Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Суэггер, вы просто чокнутый.
— Мистер Вермольдт, это важно. Пожалуйста.
Русский устало поднялся. Суэггер услышал обрывки спора, потом молодой офицер передал штурвал помощнику и исчез внизу. Русский пошел за ним.
* * *
Эрл курил одну сигарету за другой, сидел на носу корабля и смотрел на темный горизонт. Его обдавало брызгами, но он не обращал на это внимания. Что делать?
И тут появился русский.
— Ну, дело сделано. Что вы хотите знать?
— Все. Она помогла мне, хотя и не должна была. Я знал, что не имею права обращаться к ней.
— Каждый делает то, что может.
— Что случилось?
— Была облава. История неприятная.
— Она умерла?
— Ее застрелили.
— О боже... — сказал Эрл.
— В конце концов.
Эрл подождал секунду-другую, но выбора у него не было, поэтому он задал следующий вопрос:
— В конце концов? Что это значит?
— После того, как несчастная долго кричала во всю мочь.
— Что вы хотите этим сказать?
— Он вырезал ей глаза. Офицер тайной полиции по прозвищу Ojos Bellos, Прекрасные Глаза. И его американский прихвостень. Она с криком бегала по Санха, и американец застрелил ее. Она до сих пор лежит на улице.
Эрлу показалось, что он получил удар под ложечку. Спустя несколько секунд острая боль сменилась яростным гневом, от которого перед глазами поплыли красные круги. А затем они исчезли.
— Поворачивайте.
— Суэггер, вы дурак.
Эрл отвернулся и крикнул молодому офицеру:
— Черт побери, поверните это корыто! У меня дело!
Он говорил командным тоном, холодным, властным и непререкаемым.
— Суэггер, — сказал русский, — я служу народу, а не отдельным личностям. Она была личностью. Как ни печально, но то, что происходит с отдельными личностями, не имеет значения.
— Ее убили из-за меня.
— Она была проституткой. Гавана — город проституток. Сегодня ночью — впрочем, как и каждую ночь — пять тысяч проституток ублажили двадцать тысяч мужчин. Пятьдесят проституток избили, потому что мужчины бьют проституток. Одна из пятидесяти умерла. Таков наш мир. Что значит смерть одной проститутки? Она не имеет никакого отношения к силам, которые управляют историей и политическим прогрессом. Не имеет никакого отношения к нашим странам. Не имеет никакого отношения к...
— Мистер, трахал я это дерьмо. У вас есть пистолет?
— О боже, Суэггер... Это невероятно. Неужели вы с голыми руками броситесь на людей, которые вас ждут?
— Откуда вы знаете?
— Я слышал разговоры копов. Они не слишком любят Прекрасные Глаза, но боятся его. Пытаются понять, что он задумал. Он не позволил им забрать тело. Торчит там со своим американским дружком и индейцем. Все трое вооружены до зубов и сидят в «Бамбу». Чего они ждут? Мы знаем, чего они ждут, правда, Суэггер?
— Это неважно.
— А что важно?
— Только одно: похоже, мне еще придется пострелять.
— Суэггер, вы что, решили стать красным партизаном?
— Трахал я это дерьмо. Речь о другом. Вы бы не пошли без оружия помогать человеку, за которым охотятся. Я знаю, у вас должна быть пушка.
— Она лежит в сейфе танкера «Черное море». Пистолетик, который был у меня в тюрьме, я отдал в качестве взятки за право выйти оттуда.
— Вы бы не пошли через всю Гавану без оружия. Для этого вы слишком осторожны и опытны. Вы похожи на старого техасского рейнджера, который спит с пистолетом под подушкой.
Русский повернулся, кивнул молодому офицеру, тот громко отдал команду, и судно начало разворачиваться.
— Просто поразительно, — сказал русский, снова повернувшись к Эрлу.
Он сбросил куртку, снял с себя что-то тяжелое и протянул его Эрлу.
— Где в Гаване можно быстро раздобыть оружие? — задал он риторический вопрос — Мне пришло в голову только одно место, а именно в музее империализма, защищенном только харизмой Американской империи. И мне это удалось.
Это была наплечная кобура из старой потертой кожи. Эрл надел ее, как куртку, просунув плечи в ремни портупеи, перекрещивавшиеся на спине. Потом прикрепил кобуру к поясу, быстро открыл ее и вынул револьвер.
Это был кольт «миротворец» сорок пятого калибра с коротким дулом. Вороненый ствол посерел от старости, нарезка на рукоятке почти стерлась от частого употребления. Эта модель была хорошо знакома Эрлу. Казалось, она протягивала ему руку из далекого прошлого, которое сам Эрл считал безвозвратно ушедшим. Отец носил такой, когда был шерифом, а он, Эрл, десять лет каждый день чистил оружие. Если забывал, то получал хорошую трепку. Он и кольт стали единым целым. Эрл стрелял из него так часто, что перестал удивляться. Его интересовало только одно: как к револьверу относился старый маршал, который был его хозяином и прошел с ним войну тысяча восемьсот девяносто восьмого года? Чтил или не обращал внимания? Эрл проверил курок, обнаружил, что тот ходит как по маслу, и понял, что когда-то старик отшлифовал внутренние поверхности и, возможно, вставил кожаное колечко туда, где главная пружина соприкасается с рамкой, чтобы из кольта было легче убивать людей. Он заметил, что мушка слегка сточена: это помогало быстрее выхватывать пистолет из кобуры. Эрл вынул из барабана патроны, потом взвел курок (гладкий, словно стекло), нажал на спусковой крючок и обнаружил, что тот отзывчив, как кошка, выгнувшая спину. Потом снова зарядил пистолет, и русский протянул ему старую коробку с патронами, которые Эрл пересыпал в карман пальто. Судя по всему, в свое время этот револьвер славно потрудился.
— Суэггер, это потрясающе, — сказал русский. — Я никогда не видел вас таким счастливым.
Было четыре часа ночи, час Одудуа, темной хозяйки подземного мира. Согласно Santeria, Одудуа замужем за Обаталой. Обязанность мужа — созидание, обязанность жены — разрушение. Как можно себе представить, брак у них не слишком счастливый. Поэтому она и бродит по ночам, решая, кого следует забрать.
Мужчины сидят в придорожном кафе, освещенном оранжевым заревом «Шанхая», пьют кофе и курят, не чувствуя приближения Одудуа. Они не верят ни в нее, ни в религию, которая ее породила (смесь католицизма и африканского пантеизма), а потому считают, что им ничто не грозит. Может быть, они правы, а может, и нет. Этот вечер откроет им глаза.
Капитан Латавистада, положив ноги на спинку стула, курит длинную сигару. Он очень доволен собой. Он обожает пытки, разрушение и смерть и считает их опорой государства. Сегодня вечером он исполнил свой долг и надеется исполнить его еще много-много раз. Он чувствует себя свежим и бодрым, у него точный и острый глаз. Он любит воевать и надеется, что сегодня ночью повоюет еще. Кофе сладкий, и это добавляет ему сил. Рядом с ним стоит на сошке грозный мексиканский семимиллиметровый ручной пулемет «мендоса». Он заряжен и готов к бою, снят с предохранителя. Сегодня ночью капитан надеется снова пустить его в ход; новизна «мендосы» ему еще не приелась. При мысли об этом Латавистаде хочется петь.