Сирены выли уже час. В оба конца Малекона мчались машины «скорой помощи», пронзая фарами туман, окутавший сушу и море.

— Судя по их количеству, — по-русски сказал Орлов, — свалка была изрядная. У вашего американца просто дар по этой части.

— Дар, который может стоить ему жизни. Думаю, он будет сражаться до последней капли крови, но перед смертью успеет выстрелить и убить своего последнего врага.

— Вы его явно романтизируете. У вас выходит, что он не то благородный ковбой, не то сказочный лихой казак. Он убийца, только и всего.

— Орлов, вы еще очень молоды. Я позволяю себе одну иллюзию в десять лет. Для собственного удовольствия. Настоящий враг — это не западный капитализм, а скука... Ладно. Послушайте радио и расскажите, что там происходит.

Молодой офицер на несколько минут исчез, оставив Спешнева витать между небом и землей. Все вокруг затянул густой и липкий туман. Спешнев чувствовал себя персонажем картины авангардиста, символизирующей никчемность существования, вселенскую скуку, тоску одиночества и все это западное дерьмо.

Затем Орлов вернулся.

— Настоящая бойня. Много выстрелов. Убит офицер полиции высокого ранга. Здешние копы выпрыгивают из штанов. Забавно.

— Об американце ни слова?

— Передают, что кое-кто из американцев убит, кое-кто ранен. Трудно сказать. Едва ли он сумел уцелеть.

— Возможно.

— Спешнев, нам пора уходить. В любой момент из тумана могут выскочить катера береговой охраны и остановить нас. Делать нам здесь нечего. Я не хочу быть задержанным в территориальных водах Кубы с секретным оборудованием на борту. Удрать нам не удастся — тут слишком мелко. Парни из американской разведки тут же встанут на уши. Конечно, моя карьера не чета вашей, но не хотелось бы ставить на ней крест.

— Подождем еще пару минут.

— Спешнев, вы сами знаете, что он мертв. Он побывал во множестве переделок, ухлопал кучу людей. Но его больше нет, он...

И тут они его увидели.

Эрл вышел из тумана в туго подпоясанном пальто. Его небритое лицо было хмурым и угрюмым, глаза мрачными и темными, походка тяжелой.

— Ну, он действительно ковбой, — сказал Орлов. — Вы были правы.

Спешнев ждал, что сейчас он оступится, упадет и пальто распахнется, как в кино, явив миру смертельную рану в живот или что-то в этом роде.

Но ничего подобного не случилось. Орлов застопорил двигатель. Швартоваться не пришлось; Суэггер шел по мелководью, пока не добрался до планшира. Два негра помогли ему подняться на борт. Орлов отдал команду, и судно двинулось в туман.

* * *

Прошел час, за ним второй. Спешнев велел негру отнести кофе американцу, одиноко сидевшему на корме. Эрл пил и курил. Наконец туман рассеялся, и они оказались одни в пустом синем море под ярким солнцем, сиявшим в пустом синем небе.

Казалось, американец слегка расслабился. Он скинул мокрое пальто, закатал рукава и снял портупею со старым кольтом. Немного подумал, грустно вздохнул и швырнул оружие за борт. Потом вынул из карманов две пригоршни оставшихся патронов и поступил с ними так же.

Спешнев подошел к нему.

Американец поднял глаза.

— Жалко. К оружию, которое побывало с тобой в бою, привыкаешь. Глупо, правда? Всего-навсего кусок железа. Даже не собака.

— Думаю, оно отправилось в Валгаллу для пистолетов и теперь пьет грог в большом зале, битком набитом шлюхами.

— Симпатичная картинка.

— Мы слышали переговоры. Полиция считает это атакой партизан. El Presidente воспользуется этим как предлогом для репрессий против левых радикалов. Одиннадцать убитых, двадцать два тяжелораненых. Офицер полиции погиб как герой.

— Я вышиб его говенные мозги. И при этом чертовски хорошо себя чувствовал. Вы меня понимаете?

— Да, понимаю. Так бывает всегда. Выходит, вы добились успеха?

— Я прикончил обоих. Превратил в две кучи дерьма. Молодец хоть куда. Но других людей мне жаль.

— Не горюйте, мой друг. Движущие силы прогресса — это хаос и трагедия, а не политическая болтовня. Нынешней ночью на Кубу пришла справедливость. Жаль, ненадолго. Будем надеяться, что она придет снова.

— Может быть. А теперь я хотел бы поспать. Скоро эта лоханка доберется до Флориды?

— Суэггер, не возвращайтесь. Они внесли вас в черный список.

— Похоже, выбирать не приходится. У меня есть работа. Я представитель закона на участке номер семьдесят один между Блу-Ай и Форт-Смитом в Западном Арканзасе.

— Вы знаете, чем это кончится. Не в этом году, так в следующем. Они придут за вами.

— Ничего я не знаю. Знаю только свою работу, черт бы ее побрал.

Оба обернулись. Небо было чистым, ветер сильным, море пустым. Через несколько часов на горизонте покажется Америка.

Старики радовались. В самом деле, новости были хорошие. Конечно, если не считать смерти Фрэнки Карабина, но этот парень всегда был сорвиголовой. Рано или поздно кто-то должен был оторвать ему голову. Против судьбы не попрешь.

— Он жил, как солдат, и умер, как солдат, — сказал один из стариков в гостиной клуба, расположенного на ничем не примечательной бруклинской улице, потом пригубил сладкого красного вина, сделал глоток сладкого кофе и задымил длинной коричневой сигарой.

— Он старался, — сказал второй. — Надо отдать ему должное. Сделал дело, получил свое и может упокоиться с миром.

Но никто особенно не переживал из-за Фрэнки. В самом деле, какие у него были перспективы? Кто-то должен делать черную работу и умирать, чтобы другие жили и процветали. Так было, так будет. Все собравшиеся в этом зале когда-то тоже делали черную работу и выбились наверх благодаря обману, жестокости, смелости и бесконечному честолюбию. Так какой смысл оплакивать парня, который не сумел подняться наверх? Лучше порадоваться за того, кто преуспел.

— Гляньте-ка на нашего еврея. Умен, собака. Как ни обидно, но приходится признать, что еврей стоит десятка солдат. Даже сотни. Этот умник на всем делает деньги. И всегда побеждает. Наживает сто на сто. И себя не обижает. Впрочем, знает меру.

Хорошие новости пришли именно от Мейера. Весть о кровавой битве в театре «Шанхай» между партизанами и полицией (хотя, конечно, все знали, что на самом деле это была битва между Фрэнки и его дружками с одной стороны и главарями других шаек — с другой, боровшимися за контроль над дотоле независимыми борделями старой Гаваны; битва, в которой Фрэнки погиб, но тем не менее победил) напугала El Presidente, решившего, что его будущее зависит от еще более тесного сотрудничества со стариками.

Поэтому после тайных переговоров El Presidente решил пойти на уступки, которые упрочили бы его связи с американскими покровителями. Вместо двадцати процентов отчислений от прибыли он согласился на восемнадцать. Вместо десяти процентов прибыли от торговли наркотиками — на восемь. И согласился смотреть сквозь пальцы на переход очень выгодных независимых борделей старого города (которыми когда-то железной рукой правил этот разбойник Эль-Колорадо, встретивший безвременный конец) под контроль нескольких опытных в таких делах американцев. Полиция знала об этом и обещала содействовать; эту весть теми или иными способами довели до сведения всех мужчин и женщин, работавших в данном районе. Скоро у них появятся новые хозяева, которые поведут дело на научной основе, как теперь модно у norteamericanos.