Напротив сидит злой и мрачный Фрэнки Карабин. Его крысиные глазки бегают туда-сюда. Он снял свои темные очки. Он пьет пиво. Узел его черного галстука туго затянут. На нем кожаные перчатки и «федора» с узкими полями. Пиджак застегнут на все три пуговицы. В наплечных кобурах под каждой подмышкой лежат кольты сорок пятого калибра. На колене покоится автоматический пистолет «стар». «Стар» тоже заряжен, снят с предохранителя и готов к немедленной стрельбе. Фрэнки пьет пиво, но оно не притупляет его обостренной чувствительности. Он готов. Сейчас это случится. Черт побери, этот тип, этот малый, как его там... наверняка услышит, что они сделали с его подружкой.

Сейчас они ждут, и люди освободили им место из уважения к закону и порядку. Хотя уже поздно, но улица Санха не пустует. Тут и там маячат проститутки, по улице бродят гринго, еще не осмелевшие до такой степени, чтобы подойти к женщине. Они находят бар или кафе, пьют, набираются храбрости и приводят себя в такое состояние, когда можно забыть о моральных принципах и больше не ощущать ответственности за свои поступки; им нравятся толстые черные женщины с большими грудями и щедрыми губами, которые не станут их осуждать, которым не за что их прощать, с которыми у них нет общего языка, кроме траханья и поцелуев. Этот поздний час устраивает их как нельзя лучше.

Поэтому сегодня ночью на улице Санха так многолюдно. Где-то уличный оркестр играет мамбо, одна женщина смеется, другая плачет. То и дело вспыхивает поножовщина; сутенеры бьют непокорных; проститутки и их потенциальные клиенты приглядываются друг к другу перед тем, как начать ритуал торговли; матросы пьют; капитан и его дружок пьют и ждут, а индеец-капрал, который у них на подхвате, молча сидит за соседним столиком и ждет, как верный слуга. Все они ждут человека, который был бы дураком, если бы осмелился противостоять такой силе, и все же они верят, что он придет. Еще до рассвета.

Одудуа тоже здесь. И тоже ждет. Никто не видит ее, потому что она никогда не принимает телесную форму. Но она здесь. Богиня знает, что сегодняшняя ночь благоприятна для нее; сегодня она заберет в свое подземное царство многих, и это случится за несколько минут до рассвета.

* * *

Эрл рвет и мечет. Нет, это не гнев с его неряшливостью, спешкой, словесными оскорблениями, способностью внезапно утихать или исчезать вовсе. Скорее концентрация. Он доподлинно знает, как это будет: короткая отчаянная схватка на близкой дистанции. Победит тот, кто выстрелит первым. Плюсами будут смелость и ловкость в обращении с оружием, но победа достанется тому, кто окажется ближе и быстрее.

Окрестности ему известны: он изучал их из окна квартиры Эсмеральды долгих два дня, поскольку больше заняться было нечем. Он уверен, что идти по Санха глупо. Так поступил бы только какой-нибудь чертов благородный ковбой в представлении голливудского сценариста. Нет, нужно проникнуть в «Бамбу» с черного хода, пройти через кухню, подобраться вплотную и начать стрелять. Сначала всадить каждому по пуле в живот, потом в грудь — этого должно хватить. Если будет время и не придется уносить ноги, дополнительно выстрелить каждому в глаз, в рот или в ухо и вышибить мозги. Желательно в упор.

Суэггер не испытывает особого страха. Подобная работа ему не в новинку. Он убивал в разных местах, разными способами и знает, что делает это неплохо. Переживать Эрл начинает только потом, но во время операции не испытывает ни сожалений, ни страха и стремится поскорее закончить дело. Его ум узок, как тоннель, и так же темен. Он думает только о технике и тактике убийства; ничего другого в его мозгу нет. Сын, жена, история, отец, мать, секс, деньги — все забыто напрочь. Он готов к убийству.

Он идет к Санха в обход, пробираясь сквозь толпу. К черному ходу «Бамбу» ведет темный переулок. Эрл изучает задний двор и видит дверь рядом с контейнерами для мусора. Там дежурит коп. Ага, мальчики не хотят, чтобы их застали врасплох. Эрл снова выходит на улицу, находит проститутку и хватает ее в охапку. Она смотрит на него со страхом. Он кладет ее руку на кобуру с кольтом, бросает на девушку грозный взгляд, и та понимает, что лучше подчиниться. Подобное обращение невежливо, но Эрлу на это наплевать. Он обнимает ее, шепчет: «Я пьяный!» и начинает покачиваться.

Парочка сворачивает в проулок, и полицейский следит за ее приближением.

— Эй, сеньор, — наконец окликает он, — прохода нет. Вам придется уйти.

Потом коп поворачивается к девушке и говорит ей что-то по-испански куда более грозным тоном. Он так упоен своей властью, что даже не замечает короткого взмаха руки. Дуло кольта ударяет его в точку между ухом и челюстью, коп тут же теряет сознание и падает наземь, как куль с мукой. Эрл отталкивает девушку и забывает о ее существовании.

Он трогает дверь, обнаруживает, что та заперта, вскрывает замок карманным ножом, складывает нож и проходит на просторную кухню. В углу сидят два кубинца, курят и разговаривают о любви. Один из них видит его, пытается встать, но остается на месте, услышав щелчок взведенного курка. Вид дула заставляет его съежиться; он может быть храбрецом или трусом, но понимает, что тут пахнет убийством, и не хочет иметь к этому никакого отношения.

Посетители кафе сидят за столиками и жарко спорят о политике, женщинах, фильмах или спорте. Официант смотрит на Эрла, удивляется тому, что незнакомый norteamericano в мятом костюме без галстука целенаправленно выходит из двери, для norteamericanos явно не предназначенной, но видит тупое дуло pistola, понимает, что не может помешать неизбежному, и начинает спасать свою шкуру — иными словами, быстро ложится на землю и жестом предлагает коллеге сделать то же самое. При приближении Эрла люди молча опускаются на пол, словно он черный демон смерти или рядом с ним идет Одудуа. Это верно: она действительно находится совсем рядом.

Эрл продвигается дальше. Они сидят к нему спиной и смотрят на улицу. Он идет молча, не обращая внимания на тех, кто сидит на тротуаре. Оказавшись достаточно близко, он поднимает револьвер и...

Все происходит очень быстро.

Револьвер поднимается, и ни Латавистада, ни Фрэнки его не видят, хотя дистанция всего десять футов. Но кое-кто видит. Сидящий за соседним столиком индеец случайно поднимает взгляд. Он так же быстр и агрессивен, как Эрл, а его рефлексы еще быстрее. Он вскакивает с места, кричит «Arma! Arma! Arma!»[60], выхватывает из висящей на поясе кобуры автоматический пистолет и в припадке слепого, безумного героизма становится между Эрлом и его мишенями. И конечно, Эрлу приходится убить сначала его. Тяжелый кольт вздрагивает в его ладони, старый порох ярко вспыхивает в ночи, и Эрл посылает огромную шестнадцатиграммовую пулю в грудь индейца. В воздух летят куски легкого и сгустки крови. Душа испаряется из тела человека, как будто он воздушный шар, наполненный жидкостью, которую удар пули превратил в аэрозоль. Но кости не задеты, и, хотя рана смертельна, индеец не забывает о своей службе. Он направляет пистолет на Эрла, и Суэггер дважды подряд нажимает на спусковой крючок. Последняя пуля попадает в позвоночник. Мертвый индеец падает навзничь; посуда, стоящая перед Фрэнки, с грохотом летит на пол. Вся сцена занимает лишь секунду, но этого достаточно, чтобы оцепеневшие Фрэнки и Латавистада очнулись от шока, упали на пол, перекатились, схватили оружие и открыли огонь.