– Такие разговоры ужасно помогут мне в час, когда миром начнут править безумцы, пользующиеся песнями богов.

– Поиски прямой дороги тебе тоже не помогут. Может, тебе будет проще, если скажу, что этот порошок когда-то действовал иначе и призвал мертвый снег? Тогда боги это заметили, и теперь их песни всегда слетаются туда, где кто-то смешивает уголь с селитрой. Так говорят в старых сказках. Есть вещи, которым не позволят действовать, потому что так лучше. Их нет в песнях людей, и потому люди не могут ими владеть. Иной раз потому, что не смогут, иной раз – потому что это принесет больше вреда, чем пользы.

– Значит, я могу пойти и метнуть в него копье или попытаться прокрасться с мечом в его спальню – или же садимся и ждем. Войны богов или мертвого снега. На выбор.

– Он Песенник. Убей его песней богов.

Я только фыркаю и сплевываю себе под ноги. Мне даже говорить неохота.

– Чудесно. Попытаюсь ослепить его своим магическим мастерством.

– Ты слишком быстро теряешь силу духа, Спящий-на-Дереве. Я приехал, чтобы кое-что тебе продать.

– Те твои предметы и вправду деят?

– Этот – наверняка. – Он показывает мне кривоватую палицу, сделанную словно из куска красного коралла.

– И что оно такое?

– Ты его прекрасно знаешь. Копье Дураков.

– То самое? А почему оно так выглядит?

– Оно сильное. Я скрыл его в обожженной глине, чтобы защитить от разума тех, кому неизвестны песни богов. Тут слишком много силы урочища.

– И в чем его сила?

– Я немного проверил, немного додумался. Это оружие Песеников. Должно быть, он тебя испугался, если схватился за копье. Сделал его на тот случай, если бы пришлось встать против Песенника, силой сравнимого с ним.

– Как оно действует?

– Убивает.

Я одаряю Воронову Тень тяжелым взглядом. Уже протягивал ему кувшин с медом, но теперь придержал руку.

– Убивает? – цежу ядовито. – Правда?

Он пожимает плечами.

– Ты спрашивал, как оно действует. Это копье. Можно ли спросить глупее? Ты не знаешь, как действует копье?

– Я спросил, чем оно отличается от нормального. Так трудно понять, о чем я спрашиваю?

– Оно чувствует силу урочища. Его к ней тянет. Как волка притягивает запах крови.

– Значит, когда Песенник мечет его, оно вернется и проткнет его?

– Нет. Тот, кто его делал, не настолько глуп. Оно ищет впереди. Прямо по древку. Достаточно метнуть его в Песенника – и дело сделано. Даже если бросишь легко, оно полетит как стрела. Даже если Деющий начнет убегать, Копье Дураков его догонит, полетит следом и проткнет.

Он отпивает из кувшина, возвращает его мне. Я протираю горлышко рукавом и тоже делаю глоток. Мед теплой волной стекает в желудок и гонит оттуда мороз.

– Откуда ты так хорошо знаешь, как оно действует, Воронова Тень?

Он хитро ухмыляется.

– Потому что я убил Деющего. Хотел испытать его и при случае разрешить старую проблему.

Меня охватывает подозрение.

– И как тот Песенник звался? Как он выглядел?

– Нет-нет, – отвечает он. – Это не был тот, кого ты ищешь. Это был кое-кто, кого я знаю очень давно.

Мы минутку молчим, я пыхаю из трубочки, поглядываю на Копье Дураков.

– Насколько близко нужно подойти?

– Я знаю, что оно действует на Песенника, которого ты можешь увидеть. Возможно, и дальше, но я не пытался. И ты наверняка не можешь метнуть его здесь и полагать, будто копье полетит на Скалистые Вершины. Оно должно увидеть свою цель. А может, должен и ты, как знать? Но когда оно долетит…

Он прикрывает глаза и с наслаждением чмокает.

– …бьет словно таран. Пройдет сквозь любую кольчугу или броню. Втыкается…

– Знаю, – обрываю я его почти жестко. Он не по-хорошему смеется.

– Если оно настолько ценное, отчего он не забрал его назад?

– А ты не знаешь?

– Потому что я был деревом? Он хотел, чтобы оно убило меня, если кто-то снимет заклинание?

Тот качает головой.

– Он полагал, что ты настоящий Песенник. Боялся, что ты сам снимешь чары. Поэтому послал своих людей в горы и приказал им найти Дерево. Чтобы забрать копье и сжечь тебя, пока ты деревянный. Тот, кто нашел бы, мог получить пять молодых невольниц, горшок золота и неделю в Садах Наслаждений.

– Как это искать? Насколько бы я сумел отойти, проткнутый навылет и превращающийся в дерево?

– Все же ты туповат. Помнишь, где ты с ним встретился? Представляешь, где Обиженная Вершина?

– Что?

– Обиженная Вершина! Голая девица, которая обиделась и плачет. Большая гора с сиськами, как ледники! Нужно быть слепым, чтобы…

– Представляю, где это. Названия я не знал…

– А видел ее, когда проснулся, когда вылез из ствола?

…Две затуманенные вершины, жмущиеся друг к дружке, словно ягодицы. Рваная линия скал, затянутая голубой дымкой. Видимые вдалеке два пятна леса, взбирающегося по склонам, горящего королевскими красками осени. Семьдесят три хвойных куста, покрученные так, словно они вышли из-под рук мастера бонсай… Но ни следа от Окаменевших Чудес, ни следа Плачущей Девушки.

– Тогда откуда я там взялся?

– Ты, несомненно, Песенник, только неосознанный. А этот колышек, – он взмахивает копьем, закатанным в керамический валик, – отяжелевший от силы урочища. Ты умирал, хотел оттуда уйти, вот тебя и перенесло. Не спрашивай, как. Ты исчез с моих глаз. Пропал. А он знал, что ты оставался слаб и что далеко тебя не унесло, а значит, ты должен быть где-то в его горах, но не знал точно, где именно.

Я отставляю кувшин.

– Значит, оно тоже может переноситься?

– Не копье! – кричит он раздраженно. – Что за козел! Не копье само по себе, а сила урочища! Сумеешь повторить это без наконечника в кишках?

– Не знаю, – говорю я. – Ладно, что ты за него хочешь?

– Я торговец. Хочу пять гвихтов.

– Ну нет. Ты сбрендил.

– Аакен платит целый горшок золота. Не говоря о прочих вещах.

– Погоди-ка. Копье и так было моим. Ты у меня его забрал.

– Я ведь тебе заплатил!

– Заплатил?! Ты бросил мне какой-то гнилой картошкой в морду! Хочешь, я заплачу тебе так же?

– Это был гриб из урочища! Полный силы. То, что в тот момент тебе было нужно больше всего! Ты предпочел бы тогда золото? Знаешь, сколько теперь Песенники платят за кусочек песни богов? За ее щепотку?! Урочища пусты! Пусты!

Я выбиваю трубку о камень.