Я осматриваю его товары и ищу что-то полезное, но большинство из них вряд ли пригодится.

Песни богов в чистом виде, чего-то, отравленного силой урочища, нет вовсе.

– Ты купил копье, – говорит он. – Используй его.

Городище переполнено и шумно. Когда бы не редкий момент тишины однажды вечером, я бы ее не услышал.

В первый миг я не обращаю внимания на монотонные звуки, долетающие из-за дверей. До того, как понимаю, что слышу английские слова, – и мне делается холодно.

Я открываю дверь с таким чувством, словно вот-вот упаду в обморок.

Девочка сидит за чем-то, напоминающим прялку, и прядет. У нее старенькое платье, все в дырах, сквозь них видны кровавые шрамы от ногтей на коже. Я вижу, как она механически качает головой и очень быстро говорит по-английски со странным, угловатым акцентом. Особенно поразительна особенность оказания сознательного влияния на аспекты реальности, которые в рамках старой системы наблюдения оказались бы подвергнуты тирании материалистического осознания, а в новом свете должны уступить перед неосознанным использованием креативного разума. Благодаря исключению аспектов, относящихся к мифам материализованной объективации действительности, а также археокультуры, относящейся к самоподдерживающейся ерунде так называемой этики и привязанности к персональной индивидуализации, возможно будет достичь этапа креативного сверхсознания, полностью действующего на базе материальной реальности и способной к ее полному переформированию в акции креативно-творческие, каковые акты сделаются полностью автономным физическим бытием. Это мир, представляющий собой конечное объективное доказательство отсутствия сущностей, объективированных материалистически, и возможности формировать сущности как живые, так и вновь созданные, выводящиеся из сверхсознания. Дальнейшей целью было бы такое формирование социальной массы, чтобы освободить ее от археокультурных псевдоограничений, от зависимости, начиная с ценностей, после отказа от концентрации на мифе существования индивидуального единичного сознания. Благодаря этому, на дальнейших этапах будет возможно создание социальной массы, способной к достижению единства с суперсознанием и предпринимающей общие акты творения…

Я хватаю девочку за плечо, и английское бормотание обрывается на полуслове. Она поднимает на меня крысиную мордочку, шипит «Падаль!», а потом худая ручка с кривыми пальцами ныряет в мою сторону. Я уклоняюсь, поэтому она рвет сломанными ногтями собственную грудь.

Это девочка-краб. Я ее знаю.

Я сам ее спас.

– Бедняжка, она совсем рехнулась, – говорит кто-то из женщин, входя в комнатку и хватая девочку за руки. – Грюнальди нашел ее в лесу. Она совсем с присвистом. Болтает, но никто бедняжку не понимает.

– Я понимаю, – говорю вполголоса. Это не она с присвистом, а ван Дикен.

Который как раз пишет книгу.

* * *

– На что ты смотришь? – спросила Цифраль.

Драккайнен сидел в ошеломлении на полу своей комнаты и с неестественным интересом на лице осматривал старую осеннюю куртку, сшитую ему Синньей и Сильгой в несуществующем домике в горах.

– Погляди-ка, – бормочет он. – Во внутреннем кармане был сверточек с ягодами. А теперь вся куртка, сверточек, даже грязь, которой они были покрыты, светится. Они пронизаны песнью богов! У меня есть магическая куртка, Цифраль. Это как излучение. Можно положить нечто богатое на песнь богов в бочке – и через какое-то время получишь бочку, наполненную магической жидкостью. По крайней мере, я так подозреваю. А это означает, что оно ведет себя, как микроорганизмы.

– И что ты с этим хочешь делать?

– Постирать куртку, – говорю я. – А потом бросить в воду еще и ягодку.

* * *

– Воронова Тень, – торжественно начал Драккайнен, подавая карлику солидный бочонок. – Ответишь ли мне на вопрос без виляния, обманов и глупостей?

– Если буду знать, и если ты задашь вопрос, на который есть ответ. Мне подвесить Наконечник Правды?

– Objesi sebe ovo na kurcu, – сказал Вуко. – Каким образом мы можем куда-то переместиться песнью богов? Куда-нибудь далеко. Исчезнуть здесь и появиться где-то еще? Я знаю, что это возможно.

– Возможно, но трудно. У тебя должна быть сила урочища. Причем – много. Ты должен дать ее земле, на которой стоишь. Кроме того, ты должен иметь то место перед глазами, до последнего стебелька травы и последнего камешка. Должен знать каждый кусочек земли под своими ногами. Так хорошо, чтобы, закрыв глаза, видеть его, как живой. Ну, и ты должен хотеть там оказаться. Никто не знает так хорошо ни одно место. Обычно мы вспоминаем место, где просто были. Но этого недостаточно. Одна ошибка – и тебя разорвет в клочья. Ты перенесешься, но сразу во все стороны. Песнь богов не поймет, куда ты хочешь попасть.

– А могу ли я перенестись на коне? В одежде? Вооруженным?

– Да. Если тебе удастся, то со всем, за что ты держишься.

– А если бы я схватил тебя? Мы бы перенеслись оба?

– Возможно. Если бы я был Песенником, знал, что происходит, и помнил, чтобы ни о чем не думать. Обычный человек испугается и собьет ноты песни богов. И – конец. Но не думай об этом. То, что ты помнишь какое-то место, потому что ты в нем был, этого мало. Слишком мало. Тебя разорвет.

– Бочонок твой, Вороновая Тень. Я бы еще кое-что у тебя купил. Покажи мне свои товары. Особенно травы.

Тень скалится соблазнительнейшей из своих улыбок.

– Хочешь, чтобы девка была к тебе приязненна?

Так мы и покинули последний город в Амитрае, где тысячи беглецов ждали косы колесниц и клинки «Змеиного» тимена. Выехали из покрытого шатрами предместья, окруженные двумя десятками больших вооруженных кебирийцев на бактрианах. На этот раз никто не поглядывал на нас и не хватал за удила, чтобы молить о еде. Разбойники изо всех сил пытались на нас не глядеть, отворачивались или задумчиво подпирали головы руками, так, чтобы прикрыть глаза. Беглецы даже не пытались к нам подступать.