Мерин был выносливым, но с таким большим грузом и нарушенным равновесием не мог скакать во всю мощь. Однако все-таки они начали отрываться. Голоса постепенно затихали. Люди спотыкались, пригибались, бежали назад, скорее всего к руинам Альгамбры, разрушенной языками пламени и клубами дыма, перекинувшимися теперь на верхушки деревьев. Некоторые продолжали идти, но затем и они исчезли за деревьями, а копыта лошади приглушенно стучали по мягкой земле возле реки.

Али, лежавший неподвижно, зашевелился, пытаясь подняться.

— Maître… месье Раф. Отпустите меня. Оставьте меня.

Раф не ответил и не замедлил движения.

— Мадам, скажите ему. Лошадь, возможно, сможет довезти двоих, но не троих, даже если бы я смог терпеть боль. Вы должны меня оставить.

— Они убьют тебя, — сказала Кэтрин.

Ее сердце разрывалось, глядя на посеревшее, залитое потом лицо Али. Он висел, глядя на землю и стиснув зубы.

— Не сейчас. — Он тяжело дышал. — Мой цвет кожи меня защитит. Я могу, если нужно, стать… одним из них. Там река. И поверхность более ровная. Поторопитесь… прежде чем мы… встретим… другую толпу… поднятую по сигналу колокола.

Раф все равно не остановился. Как он мог?

Кэтрин видела, что Али напрягся и уперся руками в круп лошади. Она подумала, что он хочет попробовать найти менее болезненное положение. Вместо этого он вдруг с неожиданной силой выровнялся. Через секунду слуга выхватил у Рафа из-за пояса пистолет, затем оттолкнулся и с глухим стуком упал на землю.

Раф резко придержал лошадь, подняв клубы пыли. Он повернул лошадь как раз в тот момент, когда Али двумя руками вытягивал из ноги сломанное копье. При звуке возвращающейся лошади слуга взглянул вверх и схватился за пистолет.

— Нет, — решительно сказал он, пристально глядя на них. — Вы больше не будете тащить меня, как беспомощную ношу. Я человек, а не ваш раб, и не подчиняюсь вам, Рафаэль Наварро. Я сам себя спасу.

— А если нет, как я смогу простить себе это? — спросил Раф.

— Я прощаю вас, здесь и сейчас.

— Этого недостаточно.

— Тогда подумайте о мадам Кэтрин и о том, как мало покоя у меня будет в раю из-за того, что я привез ее сюда умереть, что с нами, бесспорно, и произойдет, если продолжим в том же духе.

В их спокойных голосах проскакивали искры недовольства.

— Но твоя нога! — крикнула Кэтрин. — Ты умрешь от потери крови.

— Может быть. Но не сейчас. У меня есть тюрбан, я перевяжу ее. А еще у меня есть причина выжить. Я видел лицо человека, из-за которого умерла моя Индия. Он здесь — и останется здесь, пока не закончит то, что начал. Потом он убежит — а может быть нет, если я достаточно хорошо сыграю заклятого врага.

— Али…

Но он не отреагировал на эту тихую мольбу.

— У меня своя миссия, месье Раф, а у вас своя. Кто-то должен пойти и позвать военных, чтобы схватили этих шакалов. Нет! Не слезайте. Я не смогу вас застрелить, вы же знаете, поэтому мне придется убить себя, не отведав вкуса мести, и я это сделаю. Вы позаботитесь о захоронении моего трупа?

В наступившей тишине раздалось нетерпеливое фырканье лошади. На открытой дороге дул ветер. Кэтрин почувствовала влагу моросящего дождя на своих губах и ресницах. В голове вертелся вопрос. Почему? Почему это должно было произойти? Но она понимала, что на это нет ответа.

Рафаэль расправил плечи.

— Тогда желаю хорошей охоты, mon ami.

Пришпорив коня, он пустился вскачь. Кэтрин, протирая глаза сначала одной рукой, затем другой, смотрела назад, пока дорога не повернула. Грязная тропа с сухой травой и примятой осокой посредине была пустой.

Они не могли ехать по открытой дороге и понимали это, но по мере приближения к Новому Орлеану была важна каждая миля. В конце концов им придется свернуть к реке, но не сейчас. Еще было слишком рано, слишком близко к Альгамбре.

Под двойной тяжестью мерин быстро слабел. Кэтрин тоже устала. Ее платье, тяжелое и плотное, однако не предназначенное для верховой езды, собиралось складками над коленями. Наброшенный сверху широкий плащ помогал сохранить приличный вид, но не закрывал ноги. Одетые только в шелковые чулки, они натирались шерстью лошади, задней частью седла и парой прикрепленных к седлу мешков. Ее муж никак не реагировал на ее присутствие позади него, однако она не хотела прижиматься к нему слишком близко. Попытки сидеть прямо и не раскачиваться медленно истощали ее силы. Теперь она старалась скрыть от него дрожь в мышцах. Ей казалось, что это у нее неплохо выходит, пока он не свернул в лес позади зарослей ежевики и коричневых головок побитого морозом золотарника.

Раф спешился и повел лошадь дальше, в заросли пурпурного сумаха, сассафраса[115] и молодых дубов. Высокие деревья, растущие среди них, были черными, как будто недавно здесь была выжженная территория. Но теперь землю снова покрывал толстый ковер переносимых ветром листьев. Под ногами лежали черные грецкие орехи и гикори[116], но там, где остановился мерин, возвышался старый гикори, упрямо удерживая на ветвях последние орехи — крошечные черные шарики на фоне темнеющего серого неба. Влажный воздух был тяжелым от затхлости гниющих листьев и кисловатого запаха болота, находящегося в полумиле за деревьями.

Кэтрин без возражений позволила опустить себя вниз. Они преодолели большое расстояние, но путь еще предстоял неблизкий, и было лучше сейчас замедлить ход, чем потом совсем остановиться. Кроме того, пока Раф не сказал что-то другое, она всегда могла сделать вид, что это лошадь нуждалась в отдыхе.

— Когда ты последний раз ела? — внезапно спросил он.

— Когда? Я… Вчера за ленчем, кажется.

— Я так и думал.

Со знанием дела ее муж развязал прикрепленный к седлу мешок и протянул ей завернутый в салфетку кусок копченой говядины и толстый ломоть хлеба.

Кэтрин приняла все с молчаливой благодарностью. По выделившейся на запах пищи слюне она поняла, что ее слабость в основном объяснялась голодом. Честно дождавшись, пока Раф достанет свой сверток, она наконец приступила к еде. Впившись в мясо своими острыми зубами, она заметила в черных глазах мужа насмешливую улыбку, но была слишком голодна, чтобы обращать на это внимание.

— Ты, должно быть, покинула Новый Орлеан в спешке.

— Да, — ответила Кэтрин. — У меня, кажется, не так хорошо получается планировать внезапные отъезды, как у тебя.

— Практика это поправит, — заметил он, и его лицо на секунду стало суровым. — Для меня остается загадкой причина твоего приезда — и дьявольская логика, которой ты убедила Али привезти тебя.