— Людям, не умеющим пить, не следует смешивать спиртное с картами.

— Какой надменный! Посмотрим, сколько пользы твой высокопарный тон принесет тебе там, куда ты сейчас отправишься.

Маркус поднял на него пистолет, и Кэтрин внезапно махнула рукой.

— Почему, Маркус? Почему ты это делаешь? Разве не достаточно того, что ты разрушил его дом? Что ты стал причиной смерти юной девушки, Лулу, и помог мне опозорить его имя?

— Нет, никогда! Я не буду удовлетворен, пока он не будет лежать мертвым у моих ног!

Его глаза сверкали диким огнем, на губах в лунном свете блестела слюна. Он сошел с ума, окончательно обезумел.

— Почему? — снова спросила она.

— Все, что я когда-либо любил, все, чего я когда-либо желал, принадлежало ему. Он ставил на них свою метку и разрушал их. Но если я не могу ими владеть, то и он не сможет. Даже тобой! После смерти Наварро у меня имеются виды на тебя. Я был в ярости, когда те глупые животные со своей идеей свободы отбились от рук. Думаю, что теперь, до того как они будут убиты, их идиотская революция принесет пользу. Не трудно будет подстроить все так, будто это они убили твоего мужа, а потом изнасиловали тебя. Если будешь много болтать, мне придется тебя остановить, но ты наверняка об этом догадываешься.

Ее рука совсем онемела, когда муж сжал ее. Кэтрин отдала бы все, что у нее было, и даже больше, ради ножа, который раньше носила на бедре. Малейшая небрежность, взмах запястья — и она могла бы сравнять шансы. Но ножа нет, Раф забрал его, пока она крепко спала на борту его судна. Она должна попробовать воздействовать на Маркуса надменной улыбкой, дерзкими словами, чтобы отвлечь его внимание. Если он направит свой гнев на нее, то, возможно, Раф найдет возможность разоружить его.

— Как? — спросила она. — У тебя в пистолете только один заряд? Уверяю тебя, что если ты прикоснешься ко мне, то у тебя не будет времени перезарядить его.

— Есть другие способы, — сказал Маркус, растянув губы в злобной ухмылке, открывшей зубы.

Раф, выжидая удобного случая, сделал невольное движение. Дуло пистолета качнулось и теперь было направлено ему в сердце.

— Это расстраивает тебя, не так ли? Тебе не нравится, что наша Кэтрин будет стонать подо мной?

Кэтрин, боясь, что это подстегнет Рафа к действию, быстро сказала:

— Я не твоя Кэтрин, никогда ею не была и никогда не буду. Ты губитель, Маркус. Лулу, Индия, Альгамбра, мужчины, женщины и дети, которые умрут в бойне, начатой тобой. Даже я, в некотором роде. Сейчас ты намереваешься добавить к своему списку убийство безоружного человека и оскорбление женщины. Ты думаешь, что никогда не заплатишь за свои преступления? Глупо на это рассчитывать, Маркус. Несущие разрушения сами будут уничтожены.

— Очень красноречиво, Кэтрин. Тебе осталось только обратиться к моему чувству чести.

— Сомневаюсь, что оно у тебя когда-нибудь было, — раздался резкий ответ.

Безудержный приступ гнева исказил его бледное лицо.

— Ты заплатишь за это, — выдохнул он.

Его взгляд переместился на Рафа. Пистолет задрожал, когда он крепко сжал его, а палец осторожно согнулся над спусковым крючком. Кэтрин почувствовала, как напрягся стоящий рядом мужчина, приготовившись вытащить свою шпагу и броситься на Маркуса.

В это мгновение резкий крик пронзил ночь и эхом разнесся по двору. Из темного porte-cochère появился человек, который, прихрамывая, быстро бежал к ним. Он выглядел почти нереально: белый тюрбан блестел на его голове, за плечами развевался плащ с белыми и черными полосками. Перед лицом он двумя руками держал изогнутый серебряный меч с устремленным к небу лезвием, как принято у берберов. Это был Али, бегущий вперед, не отводя своих черных мстительных глаз ни вправо, ни влево от своей жертвы — Маркуса Фитцджеральда.

Маркус оглянулся на крик, оружие качнулось в его руке.

Раф сделал выпад, но его остановил крик Али:

— Мой! Он мой!

С видимым усилием Маркус взял себя в руки, поднял пистолет и выстрелил.

Пуля попала в Али. Кэтрин увидела, как на его тунике внезапно появилось темное пятно. Он не остановился, не показал виду, что чувствует резкую боль. Он поднял меч высоко над головой, и, подойдя к Маркусу, с силой всадил его ему в голову.

Кэтрин онемела от ужаса. Широко раскрытыми глазами она смотрела, как кровь брызнула из пронзившего лицо Маркуса клинка, видела, как он упал на спину, выпучив глаза, словно не веря произошедшему. Али вытащил меч, а затем снова вонзил его в сердце упавшего Маркуса.

С окровавленным клинком в руке Али медленно повернулся к Кэтрин и стоявшему рядом с ней мужчине. Он склонил голову в поклоне, но вес его тюрбана оказался слишком большим, чтобы он смог поднять ее снова. Он наклонился, а когда Раф подошел к нему, чтобы подхватить, согнулся и упал на серые камни.

Раф перевернул его на спину. Когда Кэтрин встала перед ним на колени, его веки задрожали.

— Индия… — вздохнул он.

Кэтрин почувствовала, как соленые слезы потекли из ее глаз. В груди Али зияла дыра, наполненная, как колодец, пульсирующей жидкостью его жизни. Ее голос превратился в шепот, когда она ответила:

— Индия сможет гордиться тобой, и сегодня вы вместе будете отдыхать в раю.

Улыбка коснулась его губ и исчезла.

— Мой… сын?

В разговор вступил Раф.

— Он получит меч своего отца, его воспитают как моего собственного, свободным, не подвластным никому, кроме себя и воли судьбы.

— Вы, мадам, научите его любить… любя его?

— Я попробую, — сказала Кэтрин.

— Больше я ни о чем не прошу.

Его взгляд, казалось, искал серебряный диск луны, а найдя, задержался на нем, и свет отразился в его черных глазах. Затем их поверхность заволокло туманом, как зеркало паром. Али был мертв.

Случаются моменты, когда быть сильной женщиной становится очень неудобно. В то время, когда Кэтрин больше всего хотелось расплакаться и быть утешенной, гордость требовала высоко поднятой головы и уверенности. Разбуженные криками, из своих комнат выбежали слуги, принесли одеяла, чтобы завернуть тела, и положили их на стол. А потом настало время попрощаться с мужем, проводить его исполнить свой долг. После его пассивного участия в опасной сцене он хотел выплеснуть эмоции, поэтому не стал мешкать.

— С тобой все будет хорошо? — спросил он, взяв обе ее руки в свои и прижав их к груди.

— Да, — ответила она.

Это была ложь, но если она сможет сдержать подступившие к глазам слезы, то это может сойти за правду.

— Тебе не будет здесь страшно одной?

Она покачала головой, выдавив слабую улыбку. Это, по крайней мере, был честный ответ.