С братом Федькой мы в тесной переписке, хотя служба его в кавалерии совсем не то, что моя на флоте, и у них только все учеба да служба, а боевого дела никакого нет.

Сообщаю вам, батя, что жена моя Анна мне обидно написала, что я пишу ей так, как в газете «Беднота», а надо жить своим умом и деньги не транжирить на займы индустриализации и самолеты, а думать о благоденствии семьи, и что больше она наотрез посылать мне ничего не будет, потому как я все ихние деньги отдал на самолет, каковой нужен ей, как стулу хвост. Очень обидно было читать такой мне, мужу-краснофлотцу! Может, и вправду я пишу, как в газете, только не в «Бедноте», а в «Аврале» и «Тревоге», да я так же сам думаю, а в газете, может, просто складней выражено. И какая это получается семья, когда как лебедь, рак и щука? И это не семья, когда невестка не показывает уважение и заботу своему свекору, то есть вам, батя. Ну да вот весной приеду в заслуженный отпуск, тогда сам поставлю вопрос и приму категорическое решение. Потому как нынче важны с точки зрения строительства социализма батрак, бедняк и середняк. Батраки и бедняки — это опора пролетариата в деревне, а середняк его прочный союзник. Мы с вами, батя, по всем статьям бедняки. А кто тесть и его дочь Анна? Ежели они середняки, тогда они союзники, а ежели они определенные подкулачники и затхлые обыватели, то разговор получится совсем другой. Я теперича как комсомолец и краснофлотец-первач вполне политически подкованный и твердо стою на точке зрения строительства социализма.

На том кончаю. Шлю приветы и поклоны Лехе-Гуле, Саньке Рыжему, Мишке Слепню, Касьяну, Матрене Ивановне, Петрухе и прочим кумовьям и приятелям. А жене Анне и тестю и теще приветы не передавайте, как я на них в обиде и нежелании им писать.

Остаюсь ваш сын-краснофлотец и комсомолец

Алексей».

Глава четырнадцатая

Командарм был доволен исходом Сунгарийской операции.

Бой начался на рассвете. Первыми пошли на Лахасусу бомбардировщики. Волна за волной, они появлялись над рейдом, сбрасывая фугасы на вражеские корабли. Под прикрытием авиации тральщики очистили от мин устье реки и обеспечили безопасный прорыв к укрепрайону флотилии и десанта. По сигнальному залпу флагманского монитора «Ленин» вступила в бой вся флотилия. Уже на двадцатой минуте была потоплена канонерская лодка «Ли-Дзи», за ней — «Ли-Суй», начался пожар на пароходах «Дзян-Тай» и «Дзян-Пай». Лишь нескольким кораблям, в их числе получившему пробоины флагманскому крейсеру, на борту которого находился адмирал Шен, удалось вырваться из-под обстрела и уйти вверх по Сунгари.

Одновременно происходила высадка десанта. Батальон Волочаевского полка, несмотря на интенсивный огонь белокитайской полевой артиллерии, закрепился на берегу и обеспечил плацдарм для развертывания главных сил. К исходу полутора часов подразделения дивизии начали обход Лахасусу с юга. Сломив упорное сопротивление противника, десант овладел укрепрайоном Могонпхо — Чичиха, а затем и крепостью Лахасусу. В 15 часов боевые действия прекратились. Вечером все участники операции были посажены на корабли, флотилия вернулась на исходные позиции.

— В результате операции, — докладывал Лапин, — укрепления белокитайцев в устье Сунгари разрушены. Противник понес большие потери. Около ста солдат и офицеров, в их числе начальник укрепрайона, взяты в плен. После боя по моему распоряжению беднейшему населению Лахасусу роздана из трофейных складов мука, крупа, растительное масло, другое продовольствие. Медперсонал оказал населению помощь. Ни одно гражданское здание в ходе операции не пострадало.

— Экипажи кораблей и десантники действовали мужественно, — в тон командующему группой вторил Озолин. — В Сунгарийском бою флотилия показала тактическое умение и зрелость командиров.

Блюхер делал более всесторонние выводы: агрессивные планы китвоенщины и белогвардейцев в районе Сунгари сорваны, удар противника упрежден. Особая Дальневосточная выдержала экзамен. Это было главное. Важно и то, что впервые за все время существования флотилии она действовала в полном составе; впервые в Красной Армии в целом проверены на практике принципы взаимодействия сухопутных, водных и воздушных сил — эта операция позволит по-новому осмыслить тактику совместных выступлений военно-речных флотилий и сухопутных войск.

Победа на Сунгари показала полное превосходство нашей армии — может, хоть это-то образумит Чан Кайши и Чжан Сюэляна?..

Пленных доставили на базу флотилии, разместили в одной из свободных казарм, а раненых — в госпиталь, на равных условиях с ранеными красноармейцами и краснофлотцами.

В один из вечеров Блюхер и Доненко приехали на базу.

В казарме, где находились пленные, Василий Константинович увидел плакаты на русском и на китайском: «Да здравствует братство двух народов-соседей!», «Советским и китайским рабочим и крестьянам нужен мир!».

— Твоя работа, Николай Ефимович?

— Ты погляди на этих пленных! — кивнул член Военного совета. — Они ж не понимают, на какую войну их гонят. Все, как один: «Русский — хо! Мы бедный людя! Наша плохо живи! Красный капитана — хо! Русский — шаньго!..» Это по-ихнему: «хорошо!» А поначалу жались, как бараны в стаде. Думали, мы мучить и вешать их будем.

Действительно, пленные хоть и притихли при появлении высокого начальства, но на лицах не было подавленности и испуга. Разве что — заискивающие улыбки.

— Я сказал политработникам, чтобы они организовали совместные митинги. Краснофлотцы выступят перед ними с самодеятельностью, — с увлечением излагал свои планы Доненко. — Пусть смотрят. Пусть учатся. Кое-кто из них уже сейчас попросил разрешения навсегда остаться у нас.

— Ты впервые видишь китайских солдат? — спросил Блюхер. — А я их повидал…

Он всматривался в лица пленных. Те самые… Точнее, такие же. Замордованные батраки. Рабы. Наемники…

Василий Константинович помнил, как Фрунзе требовал от красных бойцов рыцарского отношения к пленным. Блюхеру и тогда это было по душе.

Да, находясь здесь, они должны понять, что Красная Армия не только сильна, не только великодушна. Они сами должны почувствовать себя людьми. Может быть, высеваемые семена произрастут. И все же осуществится когда-нибудь то, во имя чего отдал он Китаю три года своей жизни. И во имя чего, в конечном счете, была проведена нынешняя операция: граница между двумя странами станет границей дружбы. Пусть нескоро… Но должна стать!

Пока же он ждал, что вывод сделают те, кто спровоцировал Сунгарийский бой, — правители Нанкина и Мукдена, Надеялся, что благоразумие возьмет верх.

К благоразумию, к предотвращению провоцирования войны призывало противную сторону Советское правительство. В одной ноте. Во второй. В третьей. Двадцать первого августа, девятого сентября, двадцать пятого сентября 1929 года… Теперь, в ноте НКИД, опубликованной на следующий день после операции на