Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рихард видит: при последних словах побледнело, буквально на глазах осунулось лицо Павла Ивановича. Думает: «Что случилось с тем товарищем? Что могло случиться такого уж страшного, коль он жив и может вернуться?..»
— Сегодня вы свободны, а завтра начинается ваша служба, — говорит начальник управления. — Времени на подготовку у вас очень мало. — Смотрит на мужчину. Устало улыбается: — С завтрашнего дня и начнем, товарищ… Давайте ваш пропуск.
Посетитель протягивает листок. На листке в графу «Фамилия, и. о.» вписано: «Зорге Рихард».
Глава восемнадцатая
Умом он понимал: не должен был… Но знал: только так и мог… А сердце разрывалось. Боль была такой, что он слеп от этой боли. А надо было смотреть. Видеть лица. Слышать голоса. Что-то говорить…
Он понимал: не сегодня завтра все обнаружится. Проследят цепочку. Их дорогу. Может быть, кто-то видел. И крысы на свалке не жрут пуговицы и кокарды… Ехали вдвоем. Возвращался один. Спросят охранников в концентрационном лагере. Разыщут таксиста…
Да разве дело в том, что схватят? Если бы лишь в этом, куда бы легче: браунинг на боевом взводе… Последнюю пулю… Зачем ждать?..
Не имеет права. Его работа. Он должен выполнять ее до последнего часа. Как она. И отплатить сполна. И за нее. И за себя. За свою обездоленную жизнь.
Ему показалось тогда: в ее безумных глазах в последний миг промелькнуло облегчение…
Пулеметы бы сюда! Его дивизию!..
Оцепеневший, он отошел от клетки-могилы.
«Она должна была заговорить!.. — бормотал позади Костырев-Карачинский. — Ах, ты! Сорвалось!.. Я должен доложить Богословскому!»
Они быстро возвращались в Сумбей мимо свалки. В отбросах шныряли крысы.
Антон шел, как заведенный. Боль оглушила его. Но, казалось помимо его воли, срабатывал профессионализм разведчика: «Хотел устроить мне очную ставку?» «Мы проверяли все ее контакты. У сестры милосердия в лечебнице очень много контактов». «Решили проверить и меня?» — «Это я сам решил. Вспомнил, как однажды есаул Шалый рассказал про Питер и свой арест». — «Почему ж ты один — без Мульчи и Богословского?» — «Они не знают. Вдруг Шалый наболтал спьяну? Он всегда был в дымину пьян». — «А ты, значит, захотел выслужиться? Заработать просвет на погоны, капитан?» — «Только предположение. Нет, я не верю».
Антон придержал шаг: «Остановись… Напрасно не веришь». Катя обернулся. Лицо его напряглось. «Да, капитан… Там была моя жена. Моя помощница… Убери руку. Мы с ней всю гражданскую, всю жизнь воевали против вас. Убери руку!» Потянувшаяся к кобуре рука офицера застыла в воздухе. «Теперь ты понял?.. Это смертный приговор тебе».
«Нет!.. Вы не посмеете! Я никому не скажу! Клянусь!» — «Не имеет значения. Сам понимаешь». — «Нет! Нет!»
Костырев-Карачинский неожиданно рухнул на колени. В грязь. В пыль. «Нет! Клянусь!..» А рука его рванулась к кобуре.
«Будь ты проклят!..» Антон нажал на спусковой крючок. И стрелял, пока не кончились патроны. Потом ухватил за наплечные ремни обмякшее, неимоверно тяжелое тело, отволок в кучи отбросов, совсем недалеко от дороги.
Китаец-шофер ждал в своем рыдване на площади поселка. «В город», — приказал Антон.
«Моя жизнь… Память… Воспоминания, которые я храню теперь один… Раньше я знал: это помнит и знает она… Теперь один… И они исчезнут, как будто ничего не было, они больше никому не нужны… Какая мука!..»
— Куда запропастился Костырев-Карачинский? — Мульча был похож на готовую укусить собаку. — Когда нужен позарез, его всегда нет! Ты когда видел его в последний раз, подполковник?
— В Сумбей… В лагерь вместе ездили. — Антон почувствовал, что теряет самообладание. — Сразу оттуда он уехал по делам фирмы в Шанхай.
— Знаю, какие у него там дела! К шлюхам укатил! Он по фрейлинам-графиням мастак, а в Шанхае есть специальное заведение — с фонарем и титулами! — Мульча гнусно выругался. Уставился на Путко оловянными глазами. — Коль сам послал, придется тебе заменить своего дружка.
— В чем? Где?
— Полковник Такахаси передал генералу Дитерихсу задание токийского штаба: надо перейти в районе Хабаровска на ту сторону.
— Зачем? Кого-то убрать, что-то взорвать?
— Мелко плаваешь. Японцы хотят, чтобы мы в радиусе трехсот верст от Хабаровска, в тайге, нашли площадку для подсадного аэродрома.
— На той стороне? Что за чушь!
— Ты их не знаешь, зато я уже имел с ними дела. Японцы хотят перебросить туда горючее. И если все пойдет, как спланировано, оттуда ударят по Хабаровску. По штабу особой армии красных и базе их флотилии. Ловко придумали?.. Дитерихс обещает участников вылазки повысить в звании. Сразу полковником станешь.
— У меня другое желание.
— Сможешь получить и деньгами: самураи не поскупятся.
Как передать в Центр?.. Восстановить связь через Ивана Чинарова?.. Долго. Для этого пришлось бы самому выехать в Шанхай. А теперь и опасно. Для Ивана — прежде всего. И нет времени. Надо выбираться отсюда как можно скорей. С ними? Что ж… Лучшего не придумаешь.
По улице к нему приближался, не уступая дороги, молодой офицер в флотской шинели.
Антон недобро посмотрел на него. Остановился. Не может быть!.. Или… Он был готов ко всему.
— Никита?
— Разрешите представиться, господин подполковник!
— Ты как очутился здесь?
— Как и вы, господин подполковник.
Трепов понизил голос:
— Прибыл к вам с приветами от Оскара и Тимофея.
Антон наконец понял. Неторопливо повел взглядом из конца в конец улицы.
— Здесь штаб-ротмистр Мульча.
— Знаю. У меня легенда — комар носа не подточит. Вот с такой компанией через кордон пробивался! — Он выставил большой палец.
— Ну что ж… А у меня…
— Знаю, Антон Владимирович, — дотронулся мичман до его локтя.
— Коль знаешь…
— Давайте поговорим где-нибудь в тихом месте.
Они спустились в подвал шашлычной Тотоса. В этом подвале были укромные сумрачные каморки. Сели за столик в самой дальней. Тотос поставил кувшин с вином.
— Ну…
Они выпили молча, не чокаясь. Антон не в силах был сдержать навернувшихся слез.
Снова наполнил чарки.
— Мне нужно выбираться отсюда.
— С тем я и прибыл. Вам готовится замена. Ждать ее не нужно. Выезжайте на станцию Пограничную. А там…
— Нет! — Антон почувствовал, как судорога сводит его челюсти. — У меня другой план. Но мне необходима связь.
— Я и есть связь.
— Тогда все проще…
Путко сам разыскал Мульчу:
— Когда же — твое дело? На мне ведь фирма.
— Через три дня. Завтра выезжать. А этого прохвоста нет как нет.
— Аэродром — и все?
— Разговеемся на обратном пути. Туда пойдем глухоманью. Назад