– Ужасно, – наконец произнесла Ингрид и соизволила подать полотенце.

– Ерунда.

Фрейлины, в честь праздничного дня присутствовавшие полным составом, что вызвало у меня внеочередной приступ любви к местным порядкам, закивали. С кем из нас они согласились?

Но действительно, ерунда же! Кожа у меня ныне фарфоровая.

И Кайя расстроится, если узнает… я на него еще злюсь, но не настолько же.

– Так, – я обвела строй дам взглядом, – об этом молчать. Ясно?

Неясно. Как утаить такую расчудесную сплетню?

– Если кто-то из вас откроет рот, – говорила я ласково, нежно почти, благо эмоций поднакопилось для пущей выразительности тона, – отправлю объясняться к Магнусу.

Это их проняло. Ох как проняло. И замечательно.

– Иза, – Ингрид подала знак остальным выйти, и дамы были рады подчиниться, – возможно, тебе стоит остаться в постели. Я приглашу доктора…

…из-за пары синяков? Тем более что с доктором я уже пообщалась. Спасибо.

– …и все поймут тебя…

Кроме меня самой и Кайя, который по старой привычке займется самоедством. Нет уж, похоже, пришла пора кое-что прояснить. Надеюсь, Ингрид не обидится, она же вполне искренне желает помочь.

– У меня замечательный муж, Ингрид. Он совсем не похож на того человека, который причинил тебе боль. Не все мужчины сволочи и садисты.

По лицу вижу – не верит. Или дело не в нем, а во мне? Не хотелось бы… ориентация у меня стабильная.

– Я тебе нравлюсь?

Ингрид улыбается и качает головой.

– Прости, ты красива, но… я люблю другую.

Уже легче.

Присев рядом, Ингрид обнимает меня, но в этом жесте нет ничего двусмысленного. Наверное, так могла бы обнять сестра.

– Я волнуюсь за тебя, Иза. Ты наивная. Доверчивая. И добрая, а здесь это редкое качество. Ты не представляешь, насколько редкое.

Допустим, но речь сейчас не обо мне.

– Кайя – не чудовище.

– Он – мужчина. Все мужчины рано или поздно причиняют боль женщинам.

– И наоборот.

– Мужчины чаще. Они – хозяева и помнят об этом. Сейчас тебе кажется, что Кайя мил. Но надолго ли его хватит? – Ингрид погладила меня по голове, ласково так, как смертельно больную. – Я не хочу сказать, что он плохой. По мне, он лучше многих, но… если вдруг тебе понадобится помощь… любая помощь, то я рядом.

Внизу пахло свежей кровью. И Магнус, весело насвистывая под нос, оттирал руки песком. Он утверждал, что ничто другое не убирает кровь столь же тщательно.

– Доброго утречка, племянничек. – Магнус ковырнул красное пятно на рубахе. Мелкие брызги покрывали ее свидетельством недавнего допроса. – Все хорошо?

Кайя кивнул.

– Вот и хорошо, что хорошо. А притащился зря… но раз уж притащился, то садись куда-нибудь.

Особого выбора не было. Два стула. Стол. И манекен с чистым камзолом: дела делами, но турнир дядя пропускать не собирался.

– Взяли девятерых. Еще двоих люди запинали… – песок Магнус смывал слабым раствором уксуса, – …но потеря невелика. Все говорят одно. Наняли их.

– Кто?

На столе лежали бумаги, надо полагать, чистосердечные признания. Кайя просмотрел каждое. Сходятся почти слово в слово. Проигрыш. Долг, который изо дня в день прирастает. Угроза смерти. Предложение заработать.

Дурного их светлости не желали.

И готовы понести наказание по закону, но умоляют о милосердии.

– Нанимали люди Бража Гнусавого, – продолжил дядя, потягиваясь. Кости захрустели. – Из пришлых. Года два как в городе появился, да не один, а с людишками.

– И где?

Магнус указал на дверь.

– Висят.

Кайя за дверь заглянул. И вправду висели. Четыре человека, еще более-менее на людей похожие. И пятый отработанным, но пока не убранным материалом – в углу. Валяться ему до вечера, если не дольше. Дядя полагал, что лицезрение свежепреставившегося упрямца благотворно сказывается на прочих клиентах. Способствует пробуждению благоразумия.

– Их тоже наняли. – Магнус знаком велел закрыть дверь. Допрос еще не был окончен, но продолжится он позже, когда люди окончательно осознают, что их дальнейшая жизнь зависит всецело от хорошей памяти и желания сотрудничать. – А кто – знать не знают. Браж сам с клиентом встречался.

Дядя поморщился и вынужден был сознаться:

– С последней встречи он не вернулся. Думаю, к вечеру найдут, но навряд ли живого.

Кайя согласился: Тень не настолько глуп, чтобы отпустить человека, который знает чуть больше остальных. Вероятно, этот самый Браж был мертв еще вчера. Но остальные живы и способны говорить. И значит, Магнусу есть с чем работать.

– Эти мне не нужны. – Дядя подровнял стопочку признаний. – Будешь суд устраивать?

– Нет.

– И правильно, нечего грязь разводить.

Думал Кайя недолго: память о вчерашнем дне была еще жива.

– Вырвать языки. Руки переломать. Кто выживет – в каменоломни.

– Надолго?

– Навсегда.

Магнус кивнул. Непонятно было, одобряет он решение или же нет. Стянув рубашку, он вытер скомканной грязной тканью закопченное лицо и сказал:

– Шел бы ты отсюда, племянничек. Провоняешь еще мерзостью всякой, а жене потом нюхай…

В этом была своя правда.

Утро продолжается…

Все тот же зал, все те же лица, выражения и то сохранились.

Столы вот унесли. И стулья.

Да и вообще из мебели осталось два деревянных трона на помосте, убранном в синих, белых и золотых тонах. В общем, обстановка жесткого официоза. И корона на голову давит, а цепь давешняя – на плечи. Утешаюсь тем, что Кайя тяжелей приходится. Но он-то большой. И привычный.

– Потерпи, – шепчет, беря меня за руку. – Это ненадолго…

Соврал.

Два часа… два часа сидения на жестком кресле – могли бы хоть подушечку подложить – в позе статуи с одной мыслью: не опозориться. Леди не сутулятся. Не горбятся. Не расковыривают резные завитушки на подлокотниках. Не болтают ногами в воздухе. Не ерзают в тщетной попытке управиться с шилом в мягком месте. И вообще ведут себя со сдержанным достоинством, принимая дары с милой улыбкой и словами благодарности.

Кстати, о дарах, которые несколько скрасили нелегкое утро нашей светлости. До сегодняшнего дня в списке бесполезных подарков лидировали кепка с пропеллером на батарейках, носки для похудания и гипсовая статуэтка унитаза. Но сегодняшний день открыл новые горизонты.

Золотые слитки, камни и украшения – это хотя бы понятно. Дорого и много.