– Лучший способ выскочить из неприятной ситуации. – Она зевнула, натягивая майку.

– Не-при-ят-ной? – по слогам прошипела Аля. – И только-то? Впрочем, с кем я говорю. Две минуты осталось, слышишь?

Оля кивнула, прыгая на одной ноге и натягивая джинсы.

– Ладно, Аль. Извини. Ну нажрались, как свиньи. Я в тоске, и он, твой, тоже. – Она кивнула на все еще спящего Максима. – Выпили черт-те сколько. Кажется, – вспоминая, она нахмурила лоб, – литр водки и столько же коньяка. Ни фига себе, а? – Всунула ноги в босоножки, пригладила волосы и посмотрела на Алю. – Ну ладно, прости! Честное слово – без всяких там… Просто нажрались и улеглись. Если честно, даже не помню – было или…

– Уходи! – закричала Аля.

– Какая разница, ты права. Все равно… мерзко. Ладно, прости и… прощай. Приводи в порядок своего самого-самого.

Хлопнула входная дверь. Аля села на стул и закрыла лицо руками. Слез не было. Совсем не было слез.

Вообще ничего не было – пустота. Словно все, что там, внутри, из нее вытряхнули. Вместе с сердцем и легкими.

«Анька! – стукнуло в голову. – Аньку из дома!» Бросилась к телефону:

– Майка, ты свободна? Сможешь приехать и забрать Анечку? Нет, прямо сейчас! Срочно, Майка! Да, неприятности. Помочь? Нет, спасибо, ничем. Только срочно приезжай, ладно? Возьми такси, Майечка! Я заплачу.

Разбудила сонную и капризную дочку, надела на нее платье и босоножки. В дверь раздался звонок. Сунула ничего не понимающей Майке ничего не понимающую Аньку и захлопнула дверь. Прислонилась к ней спиной и только тогда выдохнула. Все, путь свободен. Теперь надо разобраться со всем остальным… Разобраться? А как?

Максим спал еще два часа. Два невыносимых часа, пока она проветривала квартиру, выбрасывала окурки и пустые бутылки, собирала и мыла грязную посуду. В помойку полетели эклеры, корзиночки, трубочки и буше из «Севера».

Шарахнула об пол со всего маху чашку с Адмиралтейством. Собрала осколки. После этого достала с антресолей чемодан и начала бросать в него его вещи из шкафа. Что-то упало с верхней полки – коробка с зимними ботинками, грохнуло будь здоров.

Максим зашевелился и открыл глаза. Сел на кровати и уставился на нее:

– Аля? Ты дома? А что ты… убираешься?

– Странно, да, что я дома? Дни перепутал? Немудрено. Память при алкоголизме подводит. Что делаю? Нет, не убираюсь. Вещи тебе собираю. И уберешься ты, Максим! Так что вставай и под душ. Быстрее придешь в себя и быстрее… уйдешь.

Он молчал.

– Вещи я почти собрала, что нет – заберешь позже. Твоя зарплата в комоде, ты знаешь. И давай, давай! Умоляю!

Растерянный, совершенно голый, Максим поднялся с кровати. Аля отвернулась. Невыносимо.

В ванной включилась вода.

Она вытащила в коридор чемодан, достала деньги из комода.

Так, что еще? А, документы! Паспорт, что там еще? Военный билет? Господи, при чем тут военный билет?

Он вышел из ванной посвежевший, с мокрыми, зачесанными назад волосами. Стройный, красивый. Знакомый каждым мускулом, каждой родинкой, каждой впадиной и выпуклостью.

Невыносимо родной и… невыносимо чужой.

Быстро оделся и зашел на кухню, где сидела Аля.

– Аль, – хрипло сказал он. – Послушай!

Она закрыла уши руками.

– Прошу – послушай, и все! Понимаю, что не оправдание. Объяснение. Поддали на работе, устал как собака. Пришел домой. А дома тишина. Никого, как в гробу. Ни тебя, ни Аньки.

Снова выпил. И такая тоска напала. Все думал про свою жизнь. А тут… эта. Дай Алю, у меня драма! Я ей сказал, что тебя нет. Ну и началось – рыдания, сопли. Любовник бросил. Разговоры про суицид. Можно, говорит, я просто приду? Выпьем немножко? Одной просто невыносимо! Посидим, поболтаем.

– Поболтали?

Максим продолжил:

– Притащила бутылку коньяка. Водка у меня была. Рыдала про свою горькую судьбину. Ну и я… поддержал. Плакался про свою. А потом… Потом я ничего не помню. Аля, я идиот. Сволочь и идиот.

– Что потом, меня не волнует. Я все видела: ее рядом с тобой и тебя рядом с ней. В нашей кровати. Подробности мне не нужны – не утруждайся. Мне хватило, достаточно. Все, Максим, все. Умоляю – не мучь меня! Уходи. Просто уйди сейчас, и все, слышишь? Я не могу тебя видеть! И слышать тебя не могу.

– Я понимаю. Ты права. Но, Аленький, в жизни всяко бывает. Ты знаешь. Сама говорила. В жизни все гораздо сложнее…

– И гораздо проще, Максим! Иногда так просто, что до тошноты. Все, уходи! Уходи, умоляю.

Он вышел из кухни. Услышав стук входной двери, Аля словно очнулась.

Вот и все, да? Конец красивой сказки. А сказки, как известно, придумывают люди. Вот и она придумала. Сама. Никто не просил. В бабушкиной комнате легла на ее кровать. Не к себе же в спальню идти.

Закрыла глаза и подумала: «если бог есть и если он ее пожалеет, то просит она одного – долгого, беспробудного сна. Такого, чтобы не просыпаться, не открывать глаза. Потому что жить дальше она не сможет.

Спасло Алю счастливое свойство организма – в минуты страшных, казалось, непреодолимых стрессов она засыпала.

Спала крепко, без страшных сновидений, как будто рухнула в пропасть. Впрочем, именно туда она и попала… Но сон этот, темный и мутный, как воды Ганга, все же спасал. Несколько часов забытья – уже счастье. Проснулась от мысли – Анька! Глянула на часы – проспала шесть часов кряду, спасибо.

С трудом поднялась. Тело ломило, как при серьезном гриппе, чугунная голова гудела, как колокол. Руки, ноги – все не ее, чужое. С трудом налила себе стакан воды – в пересохшем горле першило. Заболевает? Вряд ли. Лоб холодный, в носу не свербит.

В бессилии опустилась на стул, оглядела кухню – такую знакомую, такую родную, где прошла вся ее жизнь. Сначала с бабушкой, потом с мужем и дочкой. С мужем. О господи, как тяжело…

Вышла в коридор – на старом, еще бабушкином, сувенирном держателе для ключей, привезенном, кажется, из Прибалтики, не было ключей от Кратова. Все правильно, именно туда он и уехал, куда же еще. К Лобановой? Вряд ли. К матери или к отцу – тоже вряд ли. Взрослый мужик, отец – и явиться в соплях? Дескать, жена застукала и выгнала из дома.

Смешно, как в анекдоте. Да уж, смешно… Первая мысль – снова в постель. Но нет, так нельзя. Надо себя чем-то занять.

Принялась за уборку. Тыкала пылесосом в углы, тряпка для пыли выпадала из рук, принялась за грязную посуду и кокнула две тарелки. Устала, как после разгрузки вагона.

Что делать? Забрать Аньку, чтобы она видела ее слезы, трясущиеся руки и «чудесное» настроение? Спрашивала, где папа? Анька умница, все сразу поймет. Точнее, поймет, что что-то случилось.

День Аля кое-как выдержала. Но утром поняла – дочку надо забирать. Иначе можно рехнуться.