Как и любой человек, никогда не убивавший ранее, Лон чувствует раскаяние, сожаление, сомнение и даже презрение к себе. Все эти чувства двоятся, утраиваются и многократно растут с ходом времени, с прошествием месяцев и лет, поскольку за всё это время убитый им человек признаётся общественной культурой в качестве секулярного святого, короля-мученика (вспомните Камелот!) и практически полубога. Лон не может более выносить постоянного присутствия инструмента, сотворившего это деяние и постоянно напоминающего ему о собственной роли в произошедшем, так что велит слугам засунуть его куда-нибудь подальше в чулан. Там оно и лежит.

Что бы мы могли сказать насчёт предмета, который хранит в себе винтовку? Кожаный кейс, скорее всего от «Эберкромби и Фитча»,[241]примерно в ярд длиной и в половину ярда шириной для того, чтобы содержать две параллельно располагающиеся части разобранной винтовки — приклад и железо с оптикой — в бархатной выстилке. Там хватит места и для затвора, и для винтов, двух— или трёхколенного шомпола, нескольких патчей, кисточки, небольшого пузырька «Хопп 9», маслёнки и куска тряпки или замши для протирки.

Могут там быть и два-три оставшихся подделанных патрона, которые вы столь прозорливо предусмотрели. Далее предположим, что металлический налёт с нечищеного ствола будет снят, а исследование методом нейтронной активации увяжет этот налёт с пулей, резко отличающейся ото всех остальных: «Манлихер-Каркано» 6.5 мм, производимой «Западной патронной компанией» в середине пятидесятых. Верно ли я понимаю вашу мысль, Джек?

— Верно, Марти.

— Далее допустим, что в те дни на каждое багажное место вешались багажные ярлыки, вполне вероятно имевшие на себе указание места назначения, — Ричмонда в его случае, — оборачиваемые вокруг рукоятки для переноски и закрепляемые клеем либо липкой лентой, схватывающей оба конца ярлыка. Предположим также, что там стояла дата, а другой ярлык заверял имя и адрес Лона.

У нас есть предмет, связанный данными с ярлыка с Далласом двадцать второго ноября 1963 года и с тех пор не открывавшийся, поскольку Лон никогда больше не пользовался той винтовкой и не прикасался к ней. Это вещественное доказательство того, что Лон в те выходные был в Далласе. Лон, один из величайших стрелков в мире. У нас есть вещественное доказательство того, что у него была винтовка, годящаяся для выстрела по президенту. У нас есть несколько патронов — возможно даже, с отпечатками Лона. У нас есть и сама винтовка с его отпечатками или следами ДНК. Ствол будет содержать следы металла, которые путём металлургического анализа можно будет увязать с пулей, убившей президента. Ваша Честь, изложу дело: кто бы ни был владельцем этого кейса, он обладает вещественными доказательствами заговора, в результате которого был убит тридцать пятый президент Соединённых Штатов, а по здравому рассуждению мы даже знаем, кто нажал на спуск. Такое открытие вынудит вновь открыть дело, а будучи открытым, оно куда-нибудь нас да выведет. Возможно, что и к братцу-ЦРУшнику Хью Мичему. Как говорится, снова спляшем джигу. Привлёк ли я твой интерес, Джек?

Суэггер многозначительно уставился на Марти. Разум его лихорадочно размышлял. Чепуха? Засада? Или глупец напрямую выкладывал всё, что знал, обладая ключом ко всей чертовой затее?

— Очень интересно, — наконец ответил Суэггер. — Ты хочешь сказать…

— Продолжим. Как я и говорил, Лону не нравилось видеть её, так что он убрал винтовку подальше в чулан или в кладовку. Через несколько лет его одолевает паранойя, он ударяется в поиски и, наконец, лепит новую личность, инсценируя собственную смерть и становясь другим человеком. Он не профессионал, а потому несложно будет узнать, что «Джон Томас Олбрайт» на самом деле Лон Скотт, двоюродный брат таинственного Хью.

После «смерти» всё стрелковое добро Лона Скотта — а это замечательные винтовки, блокноты, заготовки статей, что он писал для стрелковых изданий, его отчёты о переснаряжении и экспериментах, всё в этом духе — достались Национальной Стрелковой Ассоциации. Многое из этого выставлялось в национальном музее огнестрельного оружия: сперва в DC, а позже в Фэйрфаксе, штат Вирджиния. Что же касается кейса с винтовкой, то вследствие причастности к преступлению он не отдал кейс НСА. После «смерти» и появления в роди Олбрайта он сохранил кейс при себе, пусть и не открывая его. Так что на момент настоящей смерти Лона под именем Олбрайта в 1993 году кейс хранился в его новом, роскошном доме в Северной Каролине.

Кому бы он оставил его? Живых родственников у него не было, как и детей, равно как и женщин. Может быть, самому Хью? Или верному слуге? Лояльному юристу? Другому стрелку? Сыну другого стрелка?

Вот на этом остановимся. Допустим, этот самый сын отнёс кейс на чердак, не заинтересовавшись им, но и не желая избавляться. А через несколько лет с ним связался писатель. Не то чтобы настоящий писатель, а один из тех людей, чья одержимость тайнами оружия побуждает их писать тома вроде «Винчестер: американская традиция», «Винтовки Рюгера» и так далее. Книги настолько хороши, а связи его в Нью-Йорке настолько значимы, что их публикуют серьёзные издатели. Возможно, что писателя привлёк тот факт, что знаменитый стрелок Лон Скотт, таинственным образом погибший в 1964 году, стал Джоном Томасом Олбрайтом, снова знаменитым стрелком, прожившим ещё тридцать лет до гибели в результате несчастного случая на охоте в Арканзасе. «Должно быть, он прожил интересную жизнь», — рассудил писатель, даже не зная о мелкой детали насчёт двадцать второго ноября 1963 года, приключившейся в Далласе, штат Техас, так что он решил написать биографию Лона.

Как я и говорил, писатель связался с сыном другого стрелка, нежданно унаследовавшим часть стрелкового добра Джона Томаса Олбрайта, и рассказал молодому человеку о своём замысле. Тот согласился передать всё барахло — оружейный кейс, ещё несколько винтовок, рукописи Олбрайта — всё, что осталось из того, что касалось Джона Томаса Олбрайта — ради исследовательских целей. Сговорились на том, что после выхода книги всё имущество вернётся сыну, который пожертвует бумаги и документы НСА, а все материальные ценности продаст на аукционе, поскольку заверенная принадлежность их ОлбрайтуСкотту сделает всё добро гораздо более ценным. Всем выгодно: писатель пишет книгу, сын наваривается на продаже, а Джон Томас ОлбрайтЛон Скотт занимает своё место в истории.

Писатель перебирает весь полученный материал у себя дома, первым делом составляя каталог. Тут-то он и обнаруживает кейс, который никто не открывал и уже намерен порвать багажный ярлык и распахнуть его, как вдруг видит дату на ярлыке и город вылета. Динь-дон! — звенит у него в голове, полной лихорадочных мыслей и он откладывает кейс, погружаясь в раздумья и понимая, что Лон Скотт, позже ставший Джоном Томасом Олбрайтом, мог быть человеком, убившим Кеннеди, что в свою очередь объясняет и последовавшую в расцвете лет спешную и неумелую смену личности. Сидя на главной находке столетия, он всё же многого не знает, так что принимается читать, пытаясь разобраться в шестерёнках и маховиках события, старается определить углы и всё такое прочее, приходя в конце концов к потребности в помощнике. Приехав в Даллас, он тайком озирается и замечает Ричарда Монка, который является уважаемой фигурой в сообществе убийства. Связавшись с ним, писатель излагает ему историю и отмечает, что сам не справится, так что ему нужен толковый расследователь: такой, которому он смог бы доверять, кто разбирался бы в практической баллистике и имел бы опыт и так далее и тому подобное. Вот тут мы и оказались.