Веттора Пизани, а двумя годами позднее отличился при Кьодже, которой впоследствии управлял в качестве подеста. По возвращении в Венецию он был назначен прокуратором Сан-Марко и в этой должности украсил собор великолепной алтарной преградой со статуями работы братьев делле Мазенье. А незадолго до избрания он руководил переговорами, благодаря которым сложился союз против Джан Галеаццо Висконти.

Таков был дож, 4 января 1406 г. занявший со своими советниками почетные места под великолепным балдахином на Пьяцце, чтобы официально принять город Падую в состав республики. Эта церемония была ему не внове: некоторое время назад таким же образом к республике присоединились Верона и Виченца. Падую представляли шестнадцать ее достойнейших граждан, облаченных в алое; за ними выступали их родственники в зеленых одеждах, и всю эту длинную процессию сопровождал оркестр. Дожу вручили сперва гонфалон Падуи, затем палицу, ключи и, наконец, печати. Начался пир; празднества завершились турниром, на котором присутствовали все знатные люди города «с необыкновеннейшим собранием дам». С наступлением ночи послы выехали обратно в Падую, увозя с собой венецианское знамя из багряного шелка, украшенное золотым крылатым львом святого Марка.

Коротко говоря, во главу угла поставили праздник, а не передачу власти. Все три города, каждый по-своему, поступились свободой воли, вручив Венеции свою судьбу; но даже если дож в своих обращениях и позволил себе покровительственные нотки (так, говорят, что веронцев он приветствовал словами из Книги пророка Исаии (9: 2): «Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий»), сами договоренности о дальнейшем управлении и руководстве ясно свидетельствовали: Венеция, как обычно, приложила все усилия, чтобы по возможности сохранить местные институты и традиции. Разумеется, она забрала себе налогообложение, военные сборы и охрану закона и порядка: всем этим отныне должны были заниматься гражданские и военные ставленники республики, подотчетные соответственно сенату и Совету десяти. Но гораздо важнее то, что гражданского правителя, или ректора, в каждом из трех городов обязали присягнуть на верность старинному городскому уставу, а в Виченце поставили над ним выборный комитет из восемнадцати местных жителей, имевший право пресечь действия правителя, если тот нарушит какое-либо из традиционных уложений. В Вероне, где многие административные механизмы разрушились за долгие годы правления Скалигери, сформировали Большой совет по венецианскому образцу: он состоял из пятидесяти членов, выбирался ежегодно и располагал исполнительным органом из двенадцати человек. Кроме того, венецианцы и местные жители совместными усилиями ввели в Вероне замечательную систему образования, которая включала в себя бесплатные начальные школы и дальнейшее обучение под руководством профессоров канонического и гражданского права, гуманитарных наук и медицины. Преподаватели получали жалованье из муниципальных фондов, освобождались от индивидуального налогообложения и обязались проводить публичные диспуты в зимние месяцы. Врачам предписывалось оставаться в городе во время эпидемий чумы, а также предупреждать каждого пациента – даже в спокойные времена и не позднее, чем при втором визите, – что ему необходимо позаботиться о душе и о дальнейшей судьбе своего материального имущества. Эта мера снижала число людей, умиравших без завещания, и в то же время позволяла не пугать пациентов без нужды: раньше такое предупреждение воспринималось как смертный приговор, а теперь превратилось в рутину.

Этот типично венецианский интерес к образованию и медицине отразился и в том, как республика обошлась с Падуей: Падуанскому университету, старейшему в Италии, не считая Болонского, была выделена ежегодная субсидия в размере 4000 дукатов и значительная доля от акцизных сборов. На сам город, далеко превосходивший богатством Виченцу и Верону, возложили обязанность выплачивать половину жалованья ректора; но зато республика воздержалась от введения новых налогов и взяла под защиту производство падуанского вина и тканей, а в 1408 г. распорядилась построить на главной площади Падуи здание, которое можно описать не иначе как клуб, – дом, «где благонамеренные венецианцы и падуанцы смогут встречаться и беседовать между собой, к вящей взаимной любви и доверию». Двенадцатью годами позже это падуанское палаццо Комунале было уничтожено огнем (а вместе с ним, как ни прискорбно, погибла большая часть городских архивов), за счет республики на его месте было построено новое, гораздо более просторное и величественное[202].

Но, несмотря на все эти изъявления дружбы, венецианцы не теряли бдительности. Они прекрасно помнили, что двое младших сыновей Франческо Нового бежали в Марку, и слишком хорошо знали их породу, чтобы не подозревать их в заговоре с целью возвращения к власти. Попытка добиться их выдачи не увенчалась успехом, и тогда венецианцы назначили цену за их головы (как уже поступили ранее с двумя уцелевшими отпрысками дома Скалигери), а затем принялись систематически уничтожать все признаки былого влияния Каррара в Падуе. Друзей и дальних родственников Каррара отправили в изгнание, а один из глав Совета десяти специально посетил Падую, чтобы изучить все найденные при обысках бумаги и книги на предмет важных свидетельств или улик. Ничего найти не удалось, но сами документы перевезли в Венецию и поместили на хранение как возможные источники полезных сведений. Республика не собиралась оставлять что-либо на волю случая.

1406 г., начавшийся в Венеции с торжеств по поводу присоединения Падуи, завершился еще одним праздником: 19 декабря один из ее граждан, Анджело Коррер, был избран римским папой и принял имя Григория XII. В свои годы, под восемьдесят, новый папа был так немощен телом, что один современник, описывая его, воскликнул: «Кожа да кости! Видно, как сквозь них просвечивает дух». Но дух этот сиял искренним и глубоким благочестием и был сосредоточен на одной-единственной высокой цели, которой Григорий XII намеревался посвятить остаток своих дней, – исцелению западной церкви, которую вот уже почти тридцать лет раздирала на части Великая схизма.

В 1377 г. Григорий XI перенес папский престол из Авиньона обратно в Рим, но год спустя умер, а последовавшие за этим выборы омрачились чрезвычайными беспорядками в городе. Жители Рима прекрасно отдавали себе отчет: если французские кардиналы и их сторонники возьмут верх, они со своим победившим кандидатом вернутся в Авиньон – и уже, возможно, навсегда. Твердо решившись предотвратить такую катастрофу, от которой Рим уже мог никогда не оправиться, они вышли на улицы с протестами и даже сумели захватить здание Конклава. Опасаясь за свою жизнь, кардиналы решили не дразнить толпу и выбрали итальянца – Урбана VI, который открыто выразил намерение остаться в Риме. Но всего через несколько недель после коронации тот ухитрился настроить против себя обе партии, и французскую, и итальянскую, до такой степени, что те, отчаявшись, решили сместить его. Объявили, что Урбан VI избран под давлением и, следовательно, незаконно, а новым, законным папой провозгласили Климента VII. Урбан VI, успевший хорошо укрепиться в Риме, отказался покинуть престол, и в