Возможно, мне немного льстило, что в то время он воспринимал меня как героя своего детства. Когда он учился в начальной школе, я был уже Сэмом Брайсом, футбольным защитником, известным игроком из команды западного берега Флориды, на которого сыпались предложения из всех полупрофессиональных команд восточных колледжей. И он честно старался забыть, что только благодаря собственной глупости и самонадеянности я позволил фортуне дать себе под зад и после трех сезонов в Национальной футбольной лиге вернулся домой, поджав хвост, как побитая собака.

Как бы там ни было, из газет я узнал, что за несколько недель до того, как Чарли Хейвуд попал в тюрьму, его поведение стало непредсказуемым и скверным. Как-то вечером, в один из мартовских дней, он приехал на остров Хорсшоу, вломился в роскошный прибрежный особняк мистера Мориса Уэбера, недавнего клиента агентства Файфера, и был застигнут в тот момент, когда пытался вскрыть стенной сейф, установленный в задней стенке спального гардероба. Мистер Уэбер обнаружил его в своем доме, наставил на него пистолет, обезоружил и позвонил в офис шерифа.

Чарли провел три недели в окружной тюрьме, дожидаясь следующей выездной сессии суда. Его признали виновным и осудили на пять лет. Я слышал, что после краткого пребывания в тюрьме Рейфорд он был переведен в один из исправительных лагерей штата, расположенный на болотах.

Хотя с тех пор прошло уже двадцать восемь месяцев, я еще помнил пересуды, ходившие в то время об этом деле: говорили, например, что накануне Уэбер заплатил наличными за новую машину, так что можно было ожидать, что в его доме хранятся и другие деньги. Говорили также, что Чарли начал много пить и работал из рук вон плохо, поэтому торговому менеджеру пришлось поставить ему ультиматум: либо он исправится, либо его уволят.

— Я вовсе не спятил, Сэм. Да, меня посадили. Я вынужден был молчать. Я не мог рассказать о том, что произошло на самом деле. И я не мог поступить иначе. По крайней мере, так мне тогда казалось. Но потом… потом у меня было много времени, чтобы обо всем подумать. И однажды, месяц назад, все кусочки этой истории вдруг сложились у меня в голове, мне все стало ясно: я понял, что был самым большим дураком, каких только видел свет, и что я обязательно должен вырваться оттуда и вернуться обратно.

— Зачем?

— Чтобы доказать, что все это ложь, — все, что она мне сказала.

— Кто?

— Черити Уэбер. Тебе не нужно в это ввязываться, Сэм. Это мои проблемы. И я буду решать их по-своему.

— А что тебе надо от меня?

— Я хочу переодеться, выспаться и помыться. Никто никогда не узнает, что я был здесь, Сэм. Клянусь тебе, я никому не скажу. Сейчас я в ужасном состоянии, но я быстро оправлюсь. Из всего случившегося я извлек кое-какую пользу, Сэм. Тюрьма меня закалила, подготовила к тому, что мне предстоит, — и духовно и физически. Тот парень, которого ты знал, Сэм… его больше не существует.

— Ты ставишь меня в очень трудное положение.

— Я знаю. Я не сказал тебе самого главного о том, почему я пришел именно к тебе. Потому что, если бы ты оказался на моем месте, я сделал бы для тебя то же самое.

На такое заявление было трудно что-нибудь возразить.

После долгой паузы я произнес:

— Хорошо, Чарли. Но я хочу знать больше обо всем этом.

— Все, что тебе нужно знать, это то, что я ни в чем не виноват. Причина, по которой я взял на себя вину, заключается в том, что… В общем, если бы я думал, что смогу хоть немного ей помочь, сунув в огонь свою руку, я бы сделал это с радостью и держал бы руку в огне, пока она не превратилась бы в головешку. Эта женщина настолько глубоко проникла в мою плоть и кровь, что я бы с радостью умер за нее. Она об этом знала, и он тоже… Поэтому пять лет тюрьмы показались мне всего лишь небольшой услугой, которую я был счастлив ей оказать. Понимаешь, я не был… достаточно подготовлен, чтобы иметь дело с такой женщиной, как она.

Его слова снова напомнили мне о Джуди, я представил ее так живо, словно я ни на минуту не расставался с ней всю эту ветреную ночь.

Я понимал, что взваливаю на себя груз, который мне совсем не нужен, и чувствовал запах приближавшейся беды; но я сказал себе, что будет вполне разумно, если я позволю ему отдохнуть, а потом, когда он снова придет в себя, смогу спокойно с ним поговорить и убедить его позвать сюда шерифа Пэта Миллхоуза, чтобы он забрал его назад в тюрьму.

Электрический свет в ванной его слегка испугал, и, пока он мылся и брился моей бритвой, я надел брюки и теннисные туфли, собрал в кучу его грязную тюремную одежду вместе с разбитыми башмаками, вынес все это за угол дома, где Гудел ветер, выкопал яму в рыхлом песчаном грунте возле гаража, зарыл тряпье и притоптал сверху землю. На обратном пути я подкинул ему в ванную одну из своих пижам. Я застилал свободную кровать в своей спальне, когда он вернулся в комнату.

Начинал брезжить серый рассвет, и в комнате было уже достаточно светло, чтобы я смог разглядеть его как следует. Раньше у него была стройная фигура и круглое мальчишеское лицо. Теперь он так исхудал, что кожа на лице туго обтягивала выступающие кости. Работа на воздухе, под тропическим солнцем, сделала его тело темным от загара. Лицо было распухшим, покрытым зарубцевавшимися ранами, искусанным насекомыми, которые вдоволь поиздевались над ним во время бегства, а взгляд отяжелел от сна. Он сел на кровать и сказал:

— Наконец-то. Больше сотни миль по этим сумасшедшим пустынным местам. Трясина, кочки и осока.

Он лег на спину, натянул простыню и одеяло, глубоко вздохнул и заснул.

Я тоже попытался уснуть, хотя знал, что у меня нет никаких шансов. Я оделся, заварил кофе и выпил его на веранде. Ветер начал понемногу стихать и внезапно полностью улегся, как раз в тот момент, когда появилось солнце. В наступившем безветрии, как затхлое одеяло, повисла душная жара. Я услышал громкий всплеск воды рядом с моим причалом, схватил спиннинг, пробежал по тропинке и увидел на воде воронку от большого окуня, который только что ушел на дно. Стояла середина августа, в это время они часто выходят на кормежку при лунном свете, и эта стайка уже возвращалась домой, но напоследок решила перекусить. Я забросил блесну футов на десять дальше их предполагаемого убежища, повел ее обратно между воронок, и леска дернулась у меня в руках именно в ту минуту, когда я этого ожидал. Если бы он удрал под причал, как они частенько это делают, для него все закончилось бы порванной губой. Но он выскочил на открытую воду. Я почувствовал, как натянулась леска, но крючок сидел крепко, и в конце концов он повернул назад, потеряв свою прыть, а я поднялся футов на сорок вверх по берегу и повел его за собой. Я увидел, как он дважды вынырнул на поверхность, сверкнув позолотой в восходящем солнце. Я следил за всеми его рывками и хитростями, пока потихоньку не вытянул его на растертую в песок шелуху пустых раковин на берегу — усталого, тяжело шевелящего жабрами, с глазами как две большие серебряные монеты. На глаз в нем было фунтов десять, может быть, немного больше. Мне пришлось его оглушить, только после этого я его подобрал, решив, что теперь он никуда не денется. Тут я заметил, что меня облепил целый рой москитов, — и лишь тогда мне вдруг вспомнилось, что дома меня ждет гость, которого разыскивает вся полиция в штате Флорида.