Щелк.

Бессмысленный, дешевый, глубоко ущербный мир окончательно свернулся, распавшись на декорации. Мир, в котором любая цена искусственна. Мир, в котором можно приобрести что угодно, просто шевельнув пальцем, и потерять всё, когда пальцем шевельнет кто-то другой. Мир, в котором есть лишь одно направление — в землю, вниз; где каждый летит под откос, цепляясь за минутные радости на пути к разочарованию и утрате. Где каждый безразличен каждому, и всё равно нет покоя, где невозможно уснуть без грамма забот и проснуться без капли отвращения. На деле, если отбросить лирику и позу, Максу просто хотелось выспаться. Основательно. Долго. Раз и навсегда.

Щелк.

Когда-то он воображал, во что нарядится по этому случаю. Какую музыку поставит себе. Какие намеки оставит другим. Сейчас он готов был рассмеяться при одной подобной мысли. И смеялся, прямо за рулем, откинувшись назад, вытянув ногу, плавно выжимая педаль. «Одежда, музыка», — думал Максим. Намёки. Жалкие попытки ухватиться за внимание окружающих. Заставить их переживать. Заставить остановить тебя. Он не собирался пытаться. Наоборот, Максу было легко и радостно при мысли о том, что удержать его больше невозможно. Не при такой скорости. Максим выжимал газ, воображая, как достигнет границы трухлявого ненастоящего мира, пробьет нарисованный горизонт и — пуф-ф! — окажется в мягкой, прохладной, томительной пустоте.

Щелк.

То единственное место, куда придет каждый. Тот единственный уголок пространства и времени, где больше не будет изнурительной гравитации, давления и боли. Частично он уже находился там. Мир вокруг загустел, и Макс оказался на дне, опускаясь всё глубже, утопая в жидкой расслоившейся действительности. И вдруг начал что-то понимать. Он понял, зачем перерезал тонкую связь, уцелевшую между ним и Лизой. Не потому, что боялся вдруг найти ее мертвой, а потому что знал — это случится обязательно. Не потому, что она могла найти его труп, а потому, что обязательно нашла бы. Не сразу, так спустя долгие годы вранья, старения и болезней. Я всё еще красивая? Конечно, моя любовь. Я тоже ничего, хоть и ссу мимо унитаза, кстати, не помнишь, где мои костыли? Куда приятней было думать, что она запомнит Максима таким, как в аэропорту. И если он уйдет сейчас, в его снах Лизка останется жить вечно. Мысль об этом была слишком привлекательной, чтоб захотеть проснуться.

Щелк.

Асфальт блестел как черный пруд, и в нем отражались фонари. Их рисунок повторял расположение звезд, и Макс вдруг понял, что небо действует как зеркало, и засмеялся бы, если бы мог дышать. Он утонул чуть глубже, и встретил Диму. Тот сидел прямо рядом, в пассажирском кресле; Дмитрий был серьезен и мудр, как сраный ангел, не хватало только золотого сияния.

— Если ты — точка на поверхности Земли, — говорил Дима, обращаясь в никуда. — То даже на такой скорости твоим перемещением можно пренебречь. Ты всё равно движешься по маленькой планетарной орбите, а она — по кругу чуть больше, вокруг Солнца, и еще больше, вокруг…

Хрен его знает, допустим, центра Галактики.

— И получается, — рассказывал Дмитрий. — Что никто из нас вообще не контролирует, куда он движется во вселенной, и все наши как будто непредсказуемые перемещения — это просто наложение одной траектории на другую, круг, помноженный на круг, помноженный на круг.

— Это спираль, — прохрипел Максим, ухмыльнувшись понимающе. — Это воронка.

— Нет смысла бороться, — сказал Дима, теперь невидимый. — Нужно просто сесть вот так. Макс оглянулся. Дмитрий теперь сидел позади. Он тонул в мягкой обивке, глядя в никуда, и полностью сгруппировался, уперев локти в переднее сиденье, подобрав колени, готовый спрятать в них голову в любой момент.

— Нет, — Максим отвернулся и покачал головой, еще ухмыляясь пустому зеркалу. — Нет, я вырвусь. Одним резким движением. Седьмая космическая — щелк!

— И так ты умрешь?

— Так я проведу черту. Одну решительную прямую в целом мире кривых дорожек.

Щелк.

Макс очнулся и посмотрел на спидометр.

Седьмая космическая.

Впереди, у горизонта, шоссе резко брало в сторону, и навстречу капоту машины сосновым частоколом скалился лес. Далеко? Отнюдь. Не при такой скорости. Макс быстро прикинул в уме. Ему осталось жить четыре секунды. «А что насчет жизни перед глазами, хор, тоннель, все дела?», — запоздало подумал он.

Три.

Уж слишком буднично приходилось сидеть и ждать.

Два.

И вдруг это чувство, шквал несущихся образов, как будто клетки тела шепчут тебе: «всё будет хорошо… всё будет хорошо… всё будет хорошо…» — и радость плещет в лицо тёплой волной, скользит по коже солнцем из самых ярких твоих дней, касается твоих волос губами самой нежной девушки, что ты встреча…

— Бог? — перебил Максим. — Бог, это ты? Но чувство ушло, оставив только пустой салон, и пресные звезды в окне, скучный космос, в котором никогда, сроду не было и не будет жизни. Макс вынырнул.

Один.

И свистящий визг разорвал пространство в скользкие полосы. Позади грохнуло железо. Мир тошнотворно завертелся и двинул Максиму в лицо.

Смерть, — ровная, серая, как бычий пузырь, смерть потеснила всё.

Макс коротко хлебнул глоток давящей боли, и лишь вкус крови остался меж его зубов, утекая вслед за сознанием. Этот вздох оказался последним.

25 мая 2005 года

На высоком парапете, когда солнце едва подкрасило вершины самых высоких башен, и тени еще не успели расчертить асфальт, Лиза сунула руку в карман, больно ткнув Максима в ребра.

— Вот, — сказала она, ворочая локтем. — Держи. И протянула ему старый мобильник. «Сименс», давняя царапина поперек экрана.

— Зачем мне это? — спросил Макс. — Выбрось. Он ухватил мобильник двумя пальцами, думая взять его и швырнуть подальше, но Лиза отдернула руку.

— Нет, — сказала она. — И обещай мне, что он всегда будет у тебя.

И всегда будет заряжен.

— Всегда? Он и года не протянет, — фыркнул Максим. «Не говоря обо мне», — этого он не стал добавлять.

— Сколько протянет, столько и будет. Год так год. Обещаешь?

— Но чего ради? Лиза нахмурилась, разглядывая кончик туфли.

— На всякий случай.

— Какой? На тот случай, если он позвонит?

— Да.

— Напомнить те…

— На тот случай, если он жив, — теперь Лиза смотрела прямо на Макса. — И на случай, если это — одно большое недоразумение.

— Угу, — сказал Максим. — Я понял. Твое доверие ко мне безгранично.

— Если бы я не верила, — Лиза не отводила глаз, и Максу пришлось отвернуться самому. — Я бы не сидела рядом с тобой.