— Тогда мне он тоже нравится, покорнейше ваша, мой повелитель.

— Завтра вечером ты сможешь продемонстрировать, насколько он тебе понравился.. А что до тебя, мой чудесный жеребец, — продолжал он, слегка поглаживая руку Синджина, словно бы лаская одного из своих коней, — кушай хорошо, мне нужно твое семя. Стража!

Проводите их.

Улучив момент, когда бей отвернулся от них и посмотрел на дверь, Челси схватила ладонь Синджина, пальцы ее легли между его пальцами. Как поцелуй на прощание, Челси сильно, а потом нежно пожала их, прежде чем он вырвал руку. Затем он взял свое облачение, висевшее на крючке возле постели, и оделся.

И больше не подал ни одного знака, указывавшего бы на то, что он знал о ее присутствии.

Когда стража уводила Челси, она вновь заплакала.

В течение последующих нескольких дней они превратились в необходимое развлечение бея.., в его удовольствие, в его одержимость. Другие наложницы томились в ожидании, но Хамонда желал, чтобы его ференджи совокуплялся лишь с золотоволосой женщиной. Какая безумная драма чувств, буря темпераментов, какая страсть! Он должен иметь ребенка от этой пары. Бею непременно хотелось через месяц-другой увидеть эту бледнокожую красавицу беременной, поэтому он каждую ночь смотрел, как они занимаются любовью.

А что касается участников этих «живых картинок» бея-фанатика, то их обуревала непомерная страсть, оба стали одержимыми.

Это было раем.

Это было ужасом.

Это было великолепием.

Это было сумасшествием, агонией, отравой, необоримым желанием; это было вдохновением, чтобы продолжать жить, и яростным стимулом к безумному желанию бежать.

Синджин думал о побеге двадцать раз на дню, в особенности теперь, когда зрение начало возвращаться к нему — полоски света пробивались сквозь слепоту.

Но даже если он и предпримет безрассудную попытку бежать, проход от его апартаментов к сералю представлял собой хорошо охраняемый лабиринт, и ему никогда не добраться до Челси живым.

Днем Синджин неустанно мерил шагами отведенное ему пространство, как будто физическая активность успокаивала его взбудораженные нервы. Он тайком восстанавливал в памяти вид сторожевых башен из его двора, множество коридоров, разделявших его комнаты и ту «сцену», где он и Челси каждую ночь показывали бею представление; он подсчитал количество охранников и их оружия; он отмечал про себя мамелюков — рабов-христиан, обращенных в ислам, которых бей использовал в качестве личной охраны.

Возможно, некоторые из них не откажутся от свободы, если представится возможность? Насколько они были верны бею?

Синджин рассчитывал и принимал во внимание изменение ветров. Где может быть сейчас «Аврора»?

Как продвигаются дела у Сенеки и Саара по их спасению? Он знал, что его друзья непременно будут искать пути к спасению. Но было ли вообще возможным сломить бастионы бея? Было ли возможно отыскать его в лабиринте пятисот комнат?

И найти Челси…

Каждый раз, подходя в своих размышлениях к этой точке, Синджин не мог не чувствовать полнейшего отчаяния. Ведь размеры дворца Бардо явно представляли собой прекрасную защиту для бея. Даже если некоторые из его обитателей найдут в себе силы и смелость, а также способ убежать, то они наверняка будут поражены запутанностью и обширностью дворца.

И разумеется, главное — это время. Время поджимало, и, хотя бей был уверен в своих наложницах, Синджин очень скоро станет для него ненужным.

Но он никогда не признавался Челси в своем отчаянии.

— Мы выберемся, — шептал он ей, ощущая вкус ее слез на губах, — крепись.

И только лишь сила воли удерживала его от того, чтобы не придушить бея, — ведь зрение Синджина улучшилось, и он уже мог различать четкую тень за арабесками. Несколько шагов ли и один большой прыжок — и его руки сомкнутся на дряблой шее. Хрупкие арабески — не преграда его гневу.

И каждый раз любовь к Челси сдерживала его.

Любовь и мечта снова вместе попасть в Англию.

Первый раз в жизни Синджин молился — о самообладании, терпении, стоицизме, о тех, качествах, которые никогда не воспитывал в себе, ведя жизнь, которая катилась сама собой и в которой все было дозволено.

Синджин был смел и настойчив в достижении цели, тверд в принятии решений; но не был уверен в своей достаточной осторожности.

Британский генеральный консул представил Сенеку и Саара семейству Вивиани, хотя друзья Синджина уже до этого познакомились с одним из братьев, когда разведывали как-то ночью местность вокруг дворца.

Бедуины и неаполитанцы объединили свои усилия, причем обе стороны были щедры на взятки — самый верный способ проникновения в Бардо. Однако как, бы там ни было, если они окажутся внутри, судьба их будет зависеть от быстроты действий и умения владеть кинжалом.

Следующая пятница, день отдыха у мусульман, была избрана днем их нападения. Будучи формально мусульманами, бедуины не так серьезно придерживались религии, как арабы, и их воинственный уклад жизни был все еще очень близок к некой языческой вере. Но гораздо более важным фактором, нежели святая пятница, день, щедрый на сюрпризы, была луна, едва нарождающаяся в эту ночь.

Сенека и бедуины проникли внутрь дворца в глухие ночные часы, оставляя следы смерти на всем пути от главных ворот до коридора, где находились комнаты Синджина. И останавливались они лишь на мгновения, достаточные для того, чтобы перерезать горло очередному тунисскому охраннику.

Точно уложившись в намеченное время, они подо шли к двери комнат Синджина, открыв ее ровно настолько, чтобы с десяток воинов могли пройти внутрь.

— Еще пять минут западные ворота будут открыты, — отрывисто бросил Сенека, обходясь без приветствия. Время было дорого. Возле ворот их ждал Вивиани; дозоры наемников в течение пятнадцати минут циркулировали по двору согласно намеченному плану, а десять минут уже прошло.

— Мы должны забрать Челси, — сказал Синджин, набрасывая на плечи джеллабу и одновременно, принимая у Саара изогнутый кинжал.

— Пусть подождут еще.

— Значит, она жива. — Эти простые слова были наполнены искренним облегчением и радостью. Потом Сенека резко добавил:

— Как быстро ты ее можешь найти?

— Три минуты, если бежать изо всех сил, — ответил Синджин, тысячу раз мысленно отмерив время и расстояние. — Учитывая охрану. И я все еще не могу полностью рассчитывать на свое зрение, — Он пошел к двери.

— Я с тобой, — спокойно сказал Сенека и пошел рядом, ступая в ногу с Синджином.

— Мой кинжал поможет тебе, — прошептал Саар, присоединяясь к нему с правой стороны. Он был одет во все черное и практически растворился во тьме ночи.

И, не пускаясь в дальнейшие объяснения, все трое бросились бегом к сералю. Люди пустыни действуют, повинуясь инстинкту, они буквально с молоком матери впитывают методы и тактику поведения в боевых условиях. Никто из двадцати не задал ни одного вопроса, они лишь устремились по коридору к сералю, неслышно ступая по мраморному полу.