Медленно, шаг за шагом, поцелуями Синджин привел ее в возбужденное состояние. Дыхание Челси стало прерывистым, плечи обмякли в его объятиях. Синджин осторожно положил ее руки себе на плечи. Не сопротивляясь, она позволила ему слегка поменять положение, и эта уступка приятно возбудила его. Синджин мог бы возненавидеть эту физическую потребность, но он не мог контролировать свои импульсы, когда наложницы в гареме приводили его в возбуждение.

И в случае, если бы он вдруг отступил, сдержался, сделав над собой жестокое усилие, всевидящий бей непременно «обиделся» бы.

В тишине комнаты, в замкнутом мирке, где он теперь жил, чувственность Синджина обострилась до предела, и, когда он нежно прикоснулся к ее соску, звук короткого вздоха Челси задел его за живое. Женщина отвечала на его ласки.

Челси подумала, что ей не следовало бы чувствовать этот трепет, чувствовать, как кровь теплеет в жилах, как ее тело дрожит от возбуждения, причиной которому — незнакомый мужчина, да еще к тому же она не могла его видеть. Может быть, сексуальный инстинкт становится для нее навязчивой идеей, подобно другим женщинам гарема, мечтающим о любви днем и ночью? Но Синджин продолжал ласку, и горячая волна возбуждения затопила все здравые размышления. Челси не знала, что ей в щербет добавили немного возбуждающего. И нарастающая с каждым мгновением чувственность, потребность немедленно ответить на его ласки породила горячее желание, которое как бы таяло внутри ее тела. Там, где ее плоть соприкасалась с его сильными бедрами, Челси почувствовала вдруг теплую влагу.

Тогда она попыталась отодвинуться, испугавшись своей податливости, но Синджин не позволил ей этого и еще крепче прижался ртом к груди. Челси была у него в руках словно пленница; широкие ладони Синджина гладили ее спину. Неожиданно она издала восторженный сладострастный крик — в этот момент Синджин прикоснулся языком к ее лобку.

Он непременно узнал бы этот крик, тот же самый, что сливался с его собственным и эхом отдавался в Оакхэме, Хаттоне, Лондоне. До его сознания наконец-то дошла ужасная истина — еще секунда, и его сердце замерло в груди: руки Синджина пробежали по всему телу женщины, он узнал каждый его изгиб, всю обольстительную полноту его, осязал его скользящими пальцами. Наконец Синджин создал в воображении чувственный образ Челси. И сразу же его поразила отчаянная мысль о том, какой ужасной опасности она подвергалась.

Она пришла за ним, Синджин ни на секунду не сомневался в этом, и если до этого он не мог решить для себя, любит ли он жену, — теперь он знал это наверняка. Челси была здесь, с ним рядом. Сначала Синджина охватило чувство безмерного, слепого счастья, но уже в следующее мгновение он ужаснулся безграничной опасности ее положения.

Мысль о том, что Челси была схвачена и томилась в плену по прихоти бея, захлестнула его волной ужаса.

Такого ему еще не приходилось испытывать — даже в самые худшие моменты его жизни, даже под изощренной плетью Имира. Было известно, что бей убивает своих наложниц в случае, если они хоть чем-нибудь не угодили хозяину, и каждая минута пребывания в серале могла стоить Челси жизни.

— Мне это надоело. — В голосе бея, несмотря на приглушенный тон, звучало приказание хозяина.

Челси напряглась, смертельный холод сковал ее члены, и она задрожала.

«Способ одиннадцать», — подумал Синджин. Каждый вечер бей приказывал ему исполнять обязанности в той или иной позиции из «Благоухающих садов» ".

Да, в этот раз Синджин не был достаточно расторопным и быстрым с леди, как этого хотелось его развалюхе хозяину. И тот факт, что бей вдруг заговорил, указывал либо на очень сильную раздраженность, либо на «перебор» опиума, но никак не на благодушное настроение и образ мыслей.

И пока мозг Синджина пытался осознать и понять, наконец, что произошло, рука его автоматически схватила одну из больших диванных подушек, сваленных в изголовье. Нельзя было больше тянуть с «позицией одиннадцать».

В смятении чувств Синджин поцеловал Челси с бешеной страстью, хотя он понимал, как опасно было проявлять свои эмоции. Челси приоткрыла рот, отвечая на поцелуй, и тихонько застонала. Синджин приподнял ее и придал телам такое положение, чтобы бею было хорошо видно, тогда он будет доволен и жизнь Челси будет вне опасности.

Положив Челси на шелковое покрывало, Синджин слегка приподнял ей таз и положил под него атласную подушку, разведя ее бедра в стороны так, чтобы бею было хорошо видно, а потом, медленно подвигаясь между ее ногами, сначала поглаживал грудь, затем руки его скользнули вверх к ее стройной шее, и, наконец, Синджин, потянувшись вперед, поцеловал Челси еще раз в полуоткрытые губы.

Челси приподнялась, ощутив кожей живота его напряженный член. Наркотик разжигал кровь, ощущение сильного мужского тела возбуждало, и, почувствовав проникновение его языка глубоко внутрь рта, Челси немедленно захотелось получить долгожданное удовлетворение.

Не в силах более противостоять пламени желания, сжигающего ее изнутри, она опустила руки, вниз, но, как только пальцы ее коснулись его члена, Синджин тут же отпрянул от нее. Бей любил, когда его женщины умоляли — это были единственные слова, дозволенные им произносить. Бею нравилось их полное подчинение мужчине, ему также нравилось, когда женщин постоянно низводили до полного смирения и покорности.

Любовная игра не представляла для бея никакого интереса, и этот стиль медленного, затяжного удовольствия едва ли был приемлем для гарема, где женщины были нетерпеливы и очень быстро возбуждаемы. Однако женщина, молящая о любви, просящая ее, была неотъемлемым элементом удовлетворения его грубого, низменного инстинкта, поэтому Синджин в качестве «дисциплинарной меры» обязан был поддразнивать и слегка сдерживать женщину — это была еще одна мера подавления, унижения женского начала, столь приятного низкой душонке бея.

И в большинстве случаев наложницы испытывали оргазм много раньше, чем Синджин проникал внутрь их, поэтому чувство наслаждения не было в достаточной степени полным, способным удовлетворить. И затем они непременно умоляли, заклинали Синджина утешить их, подарить сладостные мгновения — рыдания, перемежающиеся мольбой, — этого спектакля требовал их хозяин, бей. И если женщина подчинится приказу Синджина, подчинится быстро, смиренно, со всей покорностью, она будет вознаграждена. И это было не слово Синджина, а слово владыки Туниса.

Много лет назад, будучи еще совсем юным, Синджин научился так называемому имсаку — особому искусству сдерживания мужского оргазма; будучи способным подолгу сдерживаться, Синджин оставался бодрым, крепким и энергичным столько времени, на сколько бей желал продлить «мелодраму».

Но сегодня ночью придерживаться «знакомого сценария» показалось непосильным бременем для Синджина, поэтому он прошептал с печальным вздохом то, что был обязан сказать, несмотря на нарушение табу на разговоры:

— Прости меня!

— Синджин! — Тихое восклицание Челси обнаруживало крайнее возбуждение. Вот оно, достойное завершение ее поисков, и все необычное, все мелкие странности этого вечера неожиданно и быстро стали на свои места, получив объяснение.