Маньчжурское правительство действовало со свойственной ему гибкостью. Беспощадные боевые действия сочетались с амнистией всем сложившим оружие, со снижением податей. Повстанческое же руководство вынуждено было их постоянно повышать, прибегало к реквизициям продовольствия, вдобавок проводило насильственные мобилизации. В 1800 г. восставшие потеряли одного из самых популярных своих вождей Лю Чжисе, захваченного в плен и казненного в Пекине. К 1804 г. были подавлены последние очаги сопротивления в покрытых густыми лесами горах.

В 1813 г. ответвление «Белого лотоса» – «Общество Небесного разума» подняло восстание в Северном Китае. Его руководитель был провозглашен наследником династии Мин. Отряду повстанцев из 200 человек удалось проникнуть в императорский Запретный город: там они вступили в бой с дворцовой стражей, но были перебиты. Окончательно восстание было подавлено через год, когда правительству удалось захватить и предать казни его предводителя.

Выступления, пусть не такие масштабные, происходили постоянно. Неспокойно было по всей Поднебесной, и в деревне, и в городе. А к внутренним конфликтам добавился внешний. Только теперь это была не хорошо знакомая «угроза с Севера», а нечто новое. Столкновение в западной колониальной экспансией – жадной и напористой.

Были ли правители Поднебесной готовы к такому вызову? Судите сами. Цао Чжэнюнь, первый министр императора Сюань-цзуна (правившего в 1821–1850 гг.), будучи конфуцианцем-консерватором, убеждал своего повелителя, чтобы он не вникал в смысл донесений министров и губернаторов, а обращал первостепенное внимание на наличие грамматических ошибок в них и изящество слога – именно за это следовало награждать или наказывать. Высшие придворные должности покупались за мешок жемчуга. Вооружение – что у «восьмизнаменных» маньчжурских гвардейцев, что у прочей поднебесной армии было примерно то же, что и двести лет назад. Те же кремневые и фитильные мушкеты, в Европе давно уже служившие театральной бутафорией для усиления комического эффекта.

С середины XVIII в. торговля с Западом была сосредоточена всего в двух пунктах на южном побережье Поднебесной: в Макао (Аомыне), где давно уже обосновались португальцы, и в Кантоне близ Гуанчжоу (теперь эти города слились). Коммерция в Кантоне была сопряжена со множеством ограничений. Специально назначенный из Пекина чиновник, которого европейцы называли хоппо, ежегодно возобновлял лицензии тринадцати китайским торговым фирмам, составлявшим гильдию «Гунхан». Правительство установило на ввозимые европейцами товары пошлины в размере 4 %, но хоппо и его помощники доводили их и до 20 % – однако заморским негоциантам ссориться с ними было ни к чему. Торговля велась только несколько месяцев в году, весной и летом. Во все остальное время Кантон должен был быть свободен от иностранного присутствия.

Торговля носила асимметричный характер. Цинские власти, вторя традиционным великоханьским понятиям, считали, что Поднебесной, по большому счету, со стороны ничего не требуется – у нее и так все самое лучшее на свете. «Варвары» могут позабавить ее жителей разве что какими-нибудь безделицами, вроде музыкальных шкатулок (вскоре в Шанхае освоили производство их местного аналога). В Китае, действительно, не отмечалось особо большого интереса к западным товарам.

В Европе же огромные спросом пользовались чай, фарфор, шелковые ткани и все, что укладывалось в понятие «китайщины» – веера, зонтики, ширмы, резьба по дереву, камню, слоновой кости и все такое. Разницу приходилось оплачивать серебром, и очень большим его количеством. Из Англии его особенно много стало утекать после того, как ее правительство существенно снизило пошлины на ввозимый чай, и он вошел в еще более широкое употребление.

Сложившееся положение только укрепляло чувство превосходства у китайских правителей. Как и то, что португальские и голландские послы на аудиенции у Сына Неба не отказывались от выражения почтения тем же способом, что и прочие варвары: троекратно вытягиваясь перед ним на пузе и отбивая заодно земные поклоны.

Но в Европе ускоренными темпами происходили перемены, чреватые для Поднебесной большими бедами. В основе их лежало то, что составляло коренное отличие западной цивилизации от восточной. Утвердившийся со времен античных полисов принцип: на первом месте – индивидуальный интерес, а то, что называется общим благом (или общественным интересом) – это создание условий для оптимальной реализации суммы частных интересов. Вся западная история вертелась, пусть с отклонениями и заскоками, вокруг стержневой индивидуалистической доминанты. С ее понятиями о неприкосновенности частной собственности и защищенных законом прав личности («пусть гибнет мир – но торжествует закон»). А уж со времен начала бурного развития капитализма (в Англии – где-то с середины XVIII в., в Голландии – еще раньше, но она маленькая) – о чем и говорить. Государство превращается даже не в «ночного сторожа» господ буржуев (как читаем у Маркса), а в могучее их оружие (как читаем у Ленина). И начинает складываться, пусть пока очень приблизительно, та мировая экономическая система, против которой бессильно беснуются в наши дни антиглобалисты.

Китай чувствовал недоброе. В конце XVI в. пресекли его экспансию на Филиппины испанцы, а в Южно-Китайском море появились бледнолицые пираты. В начале следующего столетия на какое-то время утвердилась на Тайване голландская Ост-Индская компания – пока ее не выбили оттуда последние защитники минской династии. На севере неизвестно из каких снегов заявился новый подозрительный сосед – Россия. С юго-запада надвигалась Британская империя – ее полки, покорив Индию, стали оказывать помощь непальскому радже в его набегах на Тибет. И нельзя было не замечать, какую не напускай на себя важность, как далеко плавают корабли этих варваров и как хорошо стреляют их пушки и ружья (уже появились нарезные).

Из Поднебесной было выдворено большинство западных миссионеров. Европейцам запрещено было перемещаться по стране – чтобы не разведали ее пути сообщения (а интерес был, и немалый – русский резидент в Пекине за то, чтобы заполучить доступ к карте Поднебесной и плану Пекина, не задумываясь заплатил кому надо 1 500 рублей – деньги по тем временам очень немалые. Он сделал с них копии и немедленно переправил в Петербург). Китайцам запрещено было обучать европейцев своему языку – за нарушение полагалась смертная казнь. Засекречены были даже иероглифы – в связи с чем попал под запрет и экспорт книг.

Но… Как не отсиделись за Великой стеной, не отсиделись и за океанами.

Важнее, чем для других, было увеличить экспорт своих товаров в Поднебесную для Англии. Потому что ей нужнее всех была звонкая монета – при ее самом передовом уровне товарно-денежных отношений (простите за политграмоту), и ей совсем не хотелось и дальше набивать ею сундуки пекинского казначейства и ненасытные кошельки мандаринов.

В 1793 г. от имени правительства, но на средства английской Ост-Индской компании в Поднебесную на 66-пушечном боевом корабле отправилось британское посольство, возглавляемое лордом Джорджем Маккартни. Это был опытнейший дипломат – до этого он несколько лет возглавлял английское представительство в Петербурге. Помимо переговоров, предполагалось устроить нечто вроде «Дней Англии в Китае»: в составе делегации было немало деятелей культуры (художников, музыкантов), а в кильватере флагмана следовало два корабля, нагруженных образцами достижений английской промышленности, ремесел и искусства.