Избрант, следуя, очевидно, полученным в Москве инструкциям, не стал вступать в спор по поводу порядка передачи царской грамоты и отдал ее придворным мандаринам. А те вскоре объявили ему большое недовольство богдыхана: титулы русских царей (считавшихся соправителями Петра и Ивана) были указаны выше, чем титулы Сына Неба. Выговором дело не ограничилось – послу велели забрать обратно и грамоту, и привезенные подарки. Датчанин было отказался, но ему пригрозили, что в противном случае грамоту выбросят, а его самого буквально взашей выдворят из Поднебесной. К сказанному было прибавлено, что его богдыханское величество не желает заводить ссору, а потому отправит с послом свою грамоту. Но в ней, вместо положенной на Руси титулатуры ее повелителей – с царем таким-то и таким-то, великим князем таким-то и таким-то и «протчая-протчая-протчая» – в обращении будет значиться только «Белым царем». Избрант отказался принять такое послание.

Император Канси

Все же его допустили до очей Сына Неба («лицо мунгальское, усы немалые, борода небольшая, черная» – так описал он внешний облик китайского повелителя). Посол поклонился императору по местному обычаю – встав на колени, а тот, в знак особого расположения, через ближнего человека из собственных рук передал ему чашу горячего вина. Затем задал через переводчиков-иезуитов несколько вопросов, вроде того, как скоро можно добраться из Москвы до земель польских, французских и итальянских (ответами было, собственно, две, десять и двенадцать недель).

На этом аудиенция закончилась. Интереса к развитию взаимной торговли при китайском дворе, по обыкновению, не проявили. Другие вопросы – о строительстве церкви в Пекине, о возврате пленников, о выдаче перебежчиков тоже повисли в воздухе. Удалось только, щедро подмазав отцов-иезуитов, выведать, что никаких враждебных намерений по отношению к московскому государству император Канси не имеет.

В 1719 г. в чине полномочного посланника ко двору китайского императора прибыл лейб-гвардии Преображенского полка капитан Лев Измайлов. На дворе был уже восемнадцатый век, и русский посол представлял теперь совсем другое государство – не раз опробовавшее свою силу и знающее себе цену. Знали ее и в Пекине. Толкотни по поводу величания монархов на этот раз не было. В привезенной грамоте указаны были только титулы богдыхана, а русский самодержец ограничился собственноручной подписью, которая говорила сама за себя – «Петр». Просто и со вкусом. Посол же в своих речах величал своего государя императором – хотя этот титул русский царь принял только два года спустя.

На аудиенции послу пришлось преклонить перед Сыном Неба колени, но вместе с тем из уст последнего прозвучали знаменательные слова. Канси объявил, что хоть и существуют стародавние законы, согласно которым китайскому императору не подобает принимать грамоту из рук чужеземного посла – но для императора российского, которого почитает равным себе, делает исключение. И принял послание прямо из рук Измайлова.

Последовала беседа. Канси задавал примерно те же вопросы, что когда-то Спафарию – но было видно, что они вызывают у него живой интерес. Не изучал ли русский посол астрономию? Тот ответил, что не изучал (перед самой аудиенцией китайские вельможи с незажившим еще негодованием поведали ему о довольно давней уже выходке Спафария: «Я на небе не бывал и имен звездам не знаю»). Далее Канси поинтересовался, нет ли в составе посольства людей, играющих на каких-либо музыкальных инструментах. Оказалось, что есть – играют на трубах и на скрипке. На вопрос, существуют ли в России науки и сведущие в них ученые, русский посол с гордостью мог ответить: да, существуют, в России теперь в чести все науки (в 1724 г. будет основана Петербургская Академия наук). А китайского императора, чтобы сделать ему приятное, уверил, что во всем мире знают о его любви к искусствам и наукам и о его милости к ученым людям. Канси поведал, что сам он выучился у иезуитов математике и астрономии, и что они многих уже в его стране обучили европейским наукам. В политику иезуиты не вмешиваются, занимаются своими религиозными делами – и он им не препятствует.

Измайлов же пообещал святым отцам в частной беседе, что если они будут радеть об интересах российского государя – тот в долгу не останется, предоставит их ордену льготы, например, обеспечит доставку его почты через Сибирь. Монахи изъявили готовность проявить всяческое усердие.

Послу был устроен еще один прием, во время которого Канси повел себя совсем уже нетрадиционно. С самого начала он объявил, что «прежде ты был на аудиенции по нашему обыкновению, а теперь поступай по-своему, ешь и веселись запросто». После этого слуги внесли столы, уставленные множеством искусно приготовленных блюд. Откушав, посланник поклонился по-европейски, а Канси произнес целую речь – можно сказать, программную. В ней говорилось, что если человек 20–30 бездельников в год перебегают с одной стороны на другую – это не повод, чтобы портить добрые отношения. Далее он пожелал, чтобы русский государь, монарх великий и славный, берег себя: он, Канси, наслышан, что царь участвует в сражениях на море, «а море – махина великая, и бывают на том море волны огромные, и от того бывает страх немалый».

А потом последовали самые знаменательные слова. Воевать нам ни к чему. Россия – страна холодная и далекая. Если он, китайский император, пошлет на нее свои войска, и они смогут даже захватить какую-то часть российской территории – прока от этого не будет никакого, потому что все захватчики померзнут. Равным образом это относится и к русскому государю: окажись победоносными его войска, они перемрут от непривычного для них зноя. Так что воевать нам – в любом случае невелика прибыль. Земли и у нас, и у вас своей хватает (оговоримся, что в Китае тогда еще только-только начинался демографический взрыв, а в России еще не пришли к власти демократы. И вообще-то у нас тоже – не везде белые медведи по улицам шляются. Кое-где и пальмы растут).

При переговорах с министрами посол хотел добиться прежних российских целей: открытия православного храма (епископ Иннокентий Кульчицкий был уже наготове, чтобы возглавить православную духовную миссию в Пекине) и всестороннего развития торговли – для чего, в частности, предлагал учредить консульства как в китайских, так и в российских городах. Но китайские чиновники опять не проявили никакого энтузиазма. Прозвучало: «У нашего государя торгов никаких нет, а вы купечество свое высоко ставите. Мы купеческими делами пренебрегаем, у нас ими занимаются самые убогие люди и слуги, и пользы нам от вашей торговли никакой нет, товаров русских у нас много, хотя бы ваши люди и не возили».

А тут еще приключилось ЧП: на российскую сторону из Поднебесной перешло сразу семьсот монголов, и мандарины, изобразив по этому поводу негодование, свернули переговоры. Агента Ланга, оставленного Измайловым в Пекине для оказания консульской поддержки русским купцам, китайцы постарались побыстрее спровадить.

Тем не менее русско-китайская торговля в ближайшие годы была все же упорядочена, но велась она в форме несколько заадминистрированной. Раз в год на границу прибывал возглавляемый особо уполномоченным на то купцом русский караван с товарами – как казенными, так и взятыми у частных лиц, и происходил торг (эта торговля стоила жизни сибирскому губернатору князю Гагарину – он был повешен за махинации в особо крупных размерах).