Руперт засмеялся и сказал:

– Спасибо!

Потом вроде бы настала пауза, только шуршали одеяния и скрипели скамьи. Затем тот, с суховатым голосом, подался вперед на своем месте ближе к середине стола и спросил:

– Как вы сами оцениваете свою работу, магид?

– Честно говоря, ужас, – ответил Руперт. – Если было где ошибиться, я не упускал случая. А иногда, по-моему, изобретал принципиально новые ошибки. И наверное, я никогда не прощу себе гибели тех детей.

Долгое молчание.

Потом издалека донесся голос – чей именно, видно не было. Однако голос был из тех, что не скоро забудешь. Он произнес:

– Все не так уж плохо, магид. До нынешнего дня вы были самым юным из нас, и это мы повинны в том, что бросили вас в эпицентр нашего самого запутанного и самого опасного Предопределения. По правде говоря, мы думали, что вы не выдержите. Мы вправе винить вас лишь в том, что иногда вы бывали слишком довольны собственной работой, если она вам удавалась, но не всегда помнили, зачем за нее взялись. В свое время подобные чувства были знакомы каждому из нас. Всем нам, и людям, и архонам, когда-то приходилось привыкать к своим обязанностям. А теперь мы надеемся, что в ближайшие несколько лет вы будете брать на себя менее сложные задачи, которые будут вам полезны и помогут усвоить все, чему вы научились в этот раз.

– Я тоже надеюсь, – сказал Руперт. Было видно, что он говорит искренне.

Потом настала моя очередь. Руперт заранее предупредил меня, что, поскольку я не магид, мне придется читать отчет вслух. До сих пор не понимаю почему. Он сказал, что Верхняя палата уважает независимость моей личности, или как-то так. В общем, все лица обратились ко мне. Я взял распечатку и собрался читать. И у меня совсем пропал голос. Если удавалось что-то выдавить, получалось еще более сипло, чем у Стэна, да и для этого надо было напрягаться всем телом. Пришлось как следует прокашляться. Колени у меня затряслись. Листки бумаги затрепыхались по краям, будто бешеные бабочки.

– Давай, сынок. Никто тебя не съест, – сказал Стэн.

– Точно-точно, – кивнула Мари. – Они только что сожрали Руперта. И больше не хотят.

– Э-э… Гхм! – начал я. И почувствовал себя полным идиотом. А потом все-таки прочитал отчет.

[2]

Первый участок пути оказался даже ничего. Мы бы прошли его довольно быстро, но Мари была совсем слабая и двигалась медленно. Мне приходилось держать ее под локоть и тащить за собой. Дорогу было хорошо видно. Она была очень каменистая, и все камни отблескивали с одной стороны, как будто на них откуда-то светила луна, но когда я поглядел в ту сторону, откуда падал свет, там ничего не было. Небо было мертвое, серо-черное. Пейзаж вокруг я толком не различал. Зато много слышал. Похоже, там все поросло мертвой травой, потому что она все время тихонько шуршала – порывами, как будто на ветру, только никакого ветра там не было. Стояла такая мертвая теплая тишь, от которой обливаешься пóтом. И со всех сторон доносился запах, как будто кругом целые акры торфяных болот.

Когда я стоял в гостиничном номере и смотрел на дорогу, мне казалось, что идти будет просто, но стоило на нее выйти, выяснилось, что там сплошные горки. Вести Мари была та еще задачка. Мы перевалили через первый высокий холм, спустились в долину за ним, и тут я начал уставать. Тяжело, когда ничего не видишь, кроме вьющейся впереди дороги, и не слышишь, кроме всего этого шелеста безо всякого ветра. А потом, на дне долины, дорога вдруг кончилась. Раз – и впереди одни камни и валуны с острыми углами и краями. Думаю, это было пересохшее русло реки. Воды не было, но я различал по обе стороны сухую канаву, перегороженную этими большими битыми булыжниками. А слева от нас были квадратные каменные глыбы и остатки какого-то свода, вроде развалин древнего моста. Что-то его разрушило. Нам пришлось карабкаться вверх, чтобы выбраться на дорогу рядом с мостом.

Пока мы там возились, я вдруг заметил, как Мари воодушевилась. Она прямо рвалась вперед. Я не знал, как с ней быть. Я подозревал, что ей не терпится добраться до места, но наверняка не знал, и тут вдруг на меня все будто навалилось и захотелось кричать. Она была как умственно отсталая. А мне пришло в голову, что дорога дальше еще больше разбита и вдруг то, что ее разбило, теперь поджидает нас, а кроме меня, некому оберегать Мари и доставить ее до места, и я боялся, что не смогу. Мне никогда еще не приходилось так заботиться о другом человеке. К тому же мы были совсем- совсем одни. Я понял, что не жду от этого путешествия ничего хорошего.

Но мне нужно было как-то довести Мари до конца, поэтому я прямо силой взял себя в руки – собрал волю в кулак – и потащил Мари дальше, и мы перебрались через мертвую реку и все-таки взобрались на следующий холм.

Потом нам полегчало, в основном потому, что Мари стала больше похожа на человека. Она еще не очень хорошо говорила, но после нескольких подъемов и спусков вдруг запела: «В гору да под гору до самого Лондона. Шажок да другой – Вавилон за горой». А когда я спросил, что это значит, она ответила: «Стишок для скакалки. На „горой“ – скачок с разворотом». Я понятия не имел, о чем это она. А потом она как спросит:

– У тебя в Бристолии такое есть?

Я ответил:

– Немного похоже на Неоформленные земли.

– Рассказывай, – говорит она.

Вот я и рассказывал про Бристолию весь следующий участок, и мне стало гораздо легче, и тут мы вдруг спустились по длинному склону к другой реке.

Там была вода. Я видел, как она блестит. В остальном река была мертвая и черная. И невероятно широкая, а судя по тому, как блестела рябь, еще и очень быстрая. Через нее был перекинут огромный длинный мост. Было видно, что мост чуть-чуть светится, как остальная дорога, выгибается и теряется вдали. На ближнем конце стояли по обе стороны такие высоченные столбы – даже не столбы, а резные статуи. Когда мы подошли поближе, я только и сумел разглядеть, что это какие-то крылатые существа. Но подробно так и не рассмотрел. Едва мы подошли совсем близко и что-то стало видно, как на ворота и дорогу перед мостом упала черная тень, и все в ней утонуло.

Мы ступили в тень – там было холодно, – и тут левая статуя заговорила. Я так испугался, что даже подумал – в обморок упаду. Голос у нее был густой, гулкий, такой бывает, если кричать в молочную бутылку, и он сказал:

– Стойте! Именем создателя форм!

Потом заговорила статуя справа.

– Стойте! Именем создателя сил! – сказала она.

И сначала я подумал, что они развернули по крылу и перегородили вход на мост. Но когда я пригляделся, оказалось, что это скорее решетка – такая перистая и паутинистая, вроде кристаллов, какие бывают внутри камней. Я подергал за нее – она была холодная, как смерть, и не поддавалась.

Потом подошел еще кто-то и поглядел на нас сквозь середину решетки. Я его не рассмотрел, но страшный он был – просто жуть. Он спросил резким холодным голосом: