Но он был единственным, кто мог доставить меня в больницу безопасно и в срок.

– Марк, милый, нельзя ли чуть помедленнее? – сказала я, как только боль немного отпустила. – Мне не хочется, чтобы в довершение всего меня еще и стошнило. Я уверена, у нас еще полно времени!

– Извини. Да. Хорошо.

В течение следующих пяти секунд Марк вел машину, соблюдая установленные ограничения скорости, но потом меня настиг новый приступ боли, и я, как ни старалась удержаться, все-таки вскрикнула.

– О господи! – ахнул Марк, снова вдавливая педаль в пол.

Мы были уже недалеко от больницы, когда на дороге впереди мы увидели затор. На встречной полосе затормозил на остановке автобус, а на полосе, по которой мы ехали, припарковались перед рестораном сразу несколько такси. На разделительной полосе имелся, правда, узкий просвет, но сквозь него мог протиснуться разве что очень худой велосипедист.

– Дорогу! Дайте дорогу!! – проревел Марк, яростно сигналя. Как раз в этот момент из ресторана вывалилась большая группа пьяных мужчин и женщин в красных колпаках. Вероятно, в ресторане проходил корпоратив, а все эти люди были коллегами. Кто-то горланил песни, кто-то орал, а несколько человек, обхватив друг друга за плечи, исполняли что-то вроде канкана, высоко вскидывая ноги.

– Идиоты! Пьяные кретины! – выкрикнул Марк, но я только рассмеялась, заметив двух Санта-Клаусов, которые слились в страстном объятии, о котором после возвращения на работу им, скорее всего, предстояло пожалеть.

Но Марк ничего не замечал.

– Ну почему, почему все самые важные события в моей жизни случаются под Рождество? – пожаловался он в пространство.

Что ответить ему, я не знала. К счастью, именно в этот момент автобус отъехал от остановки, и мы помчались дальше.

На больничной парковке стояло под навесом сразу несколько кресел на колесах, что оказалось очень кстати, поскольку парковка была забита машинами и нам пришлось остановиться довольно далеко от дверей приемного покоя. Марк схватил кресло, я села в него, и мы снова помчались, словно лондонский экспресс. Но еще до того, как мы достигли дверей, из них вышла женщина, лицо которой было мне хорошо знакомо. Клер! Моя кураторша из социальной службы. И она несла на руках… ребенка!

– Стоп! – завопила я.

– В чем дело? – опешил Марк. – Извини, но, боюсь, что роды остановить невозможно.

Я не стала объяснять, что я имела в виду вовсе не роды, а всего-навсего кресло на колесах.

– Остановись! – снова крикнула я, и Марк, отдуваясь, остановился на пандусе перед входом. Клер была всего в нескольких футах, и я не могла оторвать взгляда от крошечного сверточка у нее на руках.

– Клер! Привет! Помните меня?

– А-а, Бетти. Здравствуйте. – Она посмотрела на мой раздутый живот, который я поддерживала обеими руками. – Похоже, вас скоро можно будет поздравить.

– Да, пожалуй, – согласилась я, чувствуя, что Марк позади меня буквально роет копытами землю, словно застоявшийся жеребец. – Это мой партнер Марк, а это – Клер из социальной службы.

Клер держала на руках маленькую девочку – я поняла это по розовой шапочке и розовым пинеткам, торчавшим из белого одеяла, в которое она была завернута. Малышка крепко спала – глазки с длинными ресницами и похожий на розовый бутон крошечный рот были закрыты. Не младенец, а само совершенство. Настоящее Божье творение.

Об остальном догадаться тоже было не трудно. Где-то в одной из больничных палат – возможно, совсем недалеко от того места, куда мне предстояло в ближайшее время попасть, – только что родила какая-то женщина. И по какой-то причине эта женщина не хотела или не могла быть матерью. Она отказалась от ребенка, и Клер его забрала, (возможно – непосредственно у матери), и теперь несла туда, где новорожденной девочке будет обеспечен надлежащий уход.

Скоро малышку удочерят.

Схватки возобновились, и я крепче сжала живот.

– Похоже, вам лучше поторопиться, – сказала Клер. – Я очень рада, Бет, что у вас все получилось так, как вы хотели.

– Спасибо, – кое-как выдавила я сквозь стиснутые зубы, и Марк вкатил меня в приемный покой, а Клер и младенец остались снаружи.

Честно говоря, я думала, что после нашей последней встречи я больше никогда не увижу Клер. А если говорить совсем уж откровенно, я надеялась, что никогда ее не увижу. И не потому, что я имела что-то против нее лично, а потому, что наша встреча означала бы, что мой поход в клинику репродуктивной медицины окончился полным фиаско.

Ожидать нашего последнего с Клер собеседования мне тоже было страшновато. Я приняла решение и считала, что искусственное оплодотворение является для меня самым правильным. Рассказать об этом Клер было необходимо, однако сама окончательность подобного разговора порождала у меня в голове массу неудобных вопросов. Что, если из моего замысла ничего не выйдет? Что, если после всех процедур я так и не забеременею? Смогу ли я после этого надеяться на усыновление? Или мой отказ от продолжения оформления опеки будет означать, что в будущем мне не разрешат подать новую заявку?

Нельзя было сбрасывать со счетов бесчисленные вопросы и собеседования, а также многие недели тщательного (если не сказать – пристрастного) анализа, в течение которых Клер решала, гожусь ли я в приемные матери. Вряд ли она даст положительное заключение по кандидатке, для которой разрешение на усыновление является чем-то вроде утешительного приза.

Я готова была поклясться – Клер умеет читать мысли. Она поняла, что со мной что-то не так, в тот же момент, когда вошла в мою квартиру. Не успев снять пальто, Клер сказала: «Вы сегодня какая-то не такая, Бет. Не такая, как обычно. Что-нибудь случилось?»

Я сглотнула. Кивнула. А потом, чувствуя себя как человек, который прыгает с обрыва в воду, рассказала ей о своих планах.

Я думала, после моей сбивчивой маленькой речи Клер застегнет пальто, соберет свои папки и, не говоря ни слова, уйдет откуда пришла, но этого не случилось. Клер была профессионалкой до мозга костей, и в первую очередь ее заботили интересы ребенка. В течение почти четверти часа она расспрашивала меня о том, как я собираюсь воспитывать будущего малыша и как, будучи матерью-одиночкой, я планирую зарабатывать на жизнь себе и ребенку. К счастью, я все продумала заранее и даже навела кое-какие справки, поэтому на вопросы Клер я отвечала с уверенностью, которая вселяла надежду в меня саму.

Наконец Клер отодвинула стул от стола и встала.

– Вам необходимо знать, что, если процедура искусственного оплодотворения не принесет желаемого результата, вам придется выждать полгода, прежде чем вы снова сможете подать заявление на усыновление в социальную службу, –