Таким европейским «шлейфом» еще не мог похвастаться ни один россиянин. Поэтому на следующий день после возвращения, на пиру у Лефорта, одетый в немецкое платье, с мальтийским крестом на груди, Шереметев смело представился царю й был с восторгом обласкан. Однако милость оказалась недолгой. Подозрительный «герр Питер», согласно вскоре изданному «боярскому списку», опять повелел Борису Петровичу отправляться подальше от Москвы и быть «у города Архангельского».

Вновь вспомнили о нем лишь через год, с началом Северной войны. Впрочем, было бы, конечно, очень странно, если бы единственный русский воевода с реальным боевым опытом остался бы вдруг в стороне от противоборства со шведами. Но в то время как нанятые за границей генералы и любимцы царя возглавили соединения только что сформированной полевой регулярной армии — главной ударной силы Петра I, Шереметев получил назначение командовать всего лишь «нестройной поместной конницей».

И действительность вроде бы не замедлила подтвердить монаршее недоверие. Отправленные в боевое охранение дворянские недоросли Бориса Петровича при первом же нажиме королевских батальонов бросили удобные позиции и побежали к Нарве (даже не разрушив за собой мосты), где располагалась основная часть царских войск. Таким образом, дорога для Карла XII оказалась открытой. Чем тот, естественно, не преминул воспользоваться, обрушившись на русских, словно неотвратимая божья кара за недавние грехи — умышленное клятвопреступление и вероломное нападение.

Для Шереметева же общий разгром мог обернуться и крахом личной карьеры, поскольку поражение петровской армии у Нарвы опять начало складываться с позорного для боярина эпизода. Именно его кавалеристы побежали первыми, вновь даже не вступив в бой, а только завидев неприятеля. Воеводу толпа паникеров также увлекла в реку, где утонуло свыше 1000 человек его корпуса.

Жизнь Борису Петровичу спас добрый конь, осиливший быстрое течение ледяных волн Наровы. А царскую опалу отвратила печальная судьба всех остальных генералов, в полном составе оказавшихся в плену у торжествующего противника. К тому же после катастрофической неудачи царь пошел на временный компромисс с настроениями своей аристократии и выбрал нового командующего в среде наиболее родовитой национальной верхушки, где Шереметев на тот момент являлся единственным сколько-нибудь знающим военное дело человеком. Таким образом, можно сказать, что, по сути, сама война в конце 1700 г. поставила его во главе основных сил русской армии.

Правда, официально данный факт получил подтверждение только через полгода, когда с наступлением второго военного лета Борис Петрович в адресованных к нему царских письмах стал именоваться генерал-фельдмаршалом[130]. Это событие закрыло затянувшуюся грустную главу в жизни Шереметева и открыло новую, ставшую, как потом выяснилось, его «лебединой песней». Последние неудачи пришлись на зиму 1700—1701 гг. Побуждаемый нетерпеливыми царскими окриками, Борис Петрович попробовал осторожно «пощупать саблей» Эстляндию (первый указ с требованием активности Петр отправил спустя всего 16 дней после катастрофы у Нарвы), в частности, захватить небольшую крепость Мариенбург, стоявшую посреди скованного льдом озера. Но везде получил отпор и отойдя к Пскову, занялся приведением в порядок имевшихся у него войск.

Боеспособность их была еще крайне невелика. Особенно в сравнении с пусть и немногочисленным, но европейским противником, силу которого Шереметев хорошо представлял, поскольку познакомился с постановкой военного дела на Западе во время недавнего путешествия. Поэтому подготовку он вел в соответствии со своим основательным и неторопливым характером. Существенно ускорить события не смогли даже визиты самого царя (в августе и октябре), рвавшегося возобновить боевые действия как можно быстрее.

Только через год, с наступлением новой зимы, фельдмаршал решился предпринять крупную операцию. Его армия насчитывала не менее 30 000 человек, которым шведы могли противопоставить лишь 5000 солдат и 3000 ополченцев. Тем не менее осторожный Борис Петрович не рискнул бросить в бой всех своих подчиненных, оставив на случай неудачи для обороны Пскова более трети от имевшихся у него сил. В связи с чем в Эстляндию вторглось только 18 000 русских (8000 пехотинцев, 4000 драгун, 6000 казаков и всадников дворянской «нестройной» конницы).

Дробление сил — промах для опытного полководца непростительный. За подобные азбучные ошибки безжалостные боги войны обычно заставляют дорого расплачиваться. Но, как уже упоминалось выше, для Шереметева настала полоса сплошного везения, когда любые «ляпы» остаются без последствий. В данном случае вечно юная красавица Фортуна пришла на помощь к уже немолодому русскому боярину в обличье двух иноземных генерал-майоров.

Командуй неприятельскими полками, защищавшими Ливонию, более искусный полководец, чем Шлиппен-бах, то конец 1701 г. без сомнения оказался бы для русских столь же плачевным, как и финиш предыдущего. Лифляндец же сподобился совершить просчет, аналогичный фельдмаршальскому — не собрал ударный кулак и вынужден был принять бой лишь с частью своего корпуса.

Столкновение произошло 9 января у мызы Эрестфере. Началось оно с очередной грубой оплошности Бориса Петровича, слишком понадеявшегося на свое подавляющее численное превосходство. Он не стал ждать отставшую пехоту и атаковал противника с одной кавалерией. В результате оказался на грани разгрома.

Положение спас его заместитель — энергичный генерал Чамберс, сумевший-таки подоспеть на помощь в последний момент.

Таким образом, была одержана первая за более чем сто лет полевая победа над шведами. А победителей, как известно, не судят. Поэтому Петр сразу же простил фельдмаршалу все мнимые и настоящие грехи, лучшим доказательством чему стало пожалование высшей награды — ордена святого Андрея Первозванного — всего четвертого по счету со дня его учреждения. Все солдаты, участники сражения, получили по серебряному рублю (10-ю часть годового оклада), а в Москве устроили грандиозный праздник с колокольным звоном, пушечным салютом, даровой едой и выпивкой «от пуза» для простого народа.

«Звездный час» Шереметева растянулся на два с лишним года. В конце лета 1702 г. он добил остатки корпуса Шлиппенбаха и разорил Лифляндию почти до самой Риги, основательно уменьшив тем самым экономическую базу неприятеля. А осенью совершил бросок к Ладожскому озеру, где соединился с полками, приведенными царем, и участвовал в овладении Нотеборгом — стратегически важной цитаделью скандинавов.