Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если не объяснять они сильней изнервничаются от неопределенности.
– Тайрин, что скажешь? Тебе их психология понятней.
– Объяснять. Только что и как? В правду они не поверят, показывать им трансформации Мари чревато.
– Положим, швыряться мебелью они пока не способны, но высказаться успеют.
– Пусть высказываются, подумаешь. Я точно не обижусь.
– Это ты просто не слышала, как эльфы материться умеют, – многообещающе хмыкнул Огненный.
– А они умеют? – эльфы и мат у меня не складывались. Почерпнутый из книжек светлый образ этого не предусматривал. Хотя, кажется, что-то такое мелькало, но было отодвинуто мной, как противоречащее идеалу. Да и за Тайрином такого не замечала. – Впрочем, неважно. Я вас слышала, не думаю, что они круче.
– Мы не выражаемся при женщинах, Мари. Дело в другом. Они встать попытаются, а это им сейчас лишнее.
– Ну, конечно. Пресловутая эльфийская гордость. Встречать опасность на ногах и с высоко поднятой головой. Есть у них такое, Мар, это ничем не вышибешь.
– Это все ясно. Не ясно, что говорить. В правду я бы и сам не поверил. Попробуем полуправду, то, что Маррия объясняла Тайриниэлю. Вы их спасли, отбили у… Отпадает. Бред полный. От Моринды никто не уходил.
– Ага. Вариант, что она все осознала и исправилась тоже не рассматриваем.
– А если вы? Вам они поверят. Я же поверил.
– Как же, помним. И скакать начал. Нет, Тайрин, отпадает, и даже не поэтому. О нас они не должны знать. Все, тема закрыта.
Понятно, очередное ограничение.
– Подождите, от нее не уходил никто из Аршанса. А если мы скажем, что я из другого мира и сильнее ее, могу заставить делать то, что нужно. Тоже бред, да?
– Бред, но не полный. Про другой мир ни слова. И про Черную Невесту, нет ее здесь. Ты потеряла память, полностью, сама себя не помнишь, что за тяга к эльфам не знаешь, но можешь создавать неотличимую иллюзию. А дальше почти чистая правда, напугала селян, забрала Тайрина, вылечила и вы вместе придумали этот план. Показывать им ничего не будешь, лечение отбирает силы и тому подобное. На первое время сойдет. А там видно будет. Кстати, об иллюзиях. Вад, кинь что-нибудь на стены, не нужно, чтобы видели, где находятся. И вот еще, – Огненный выгреб из карманов и ссыпал на стол целую кучу всевозможных коробочек, пузырьков и пластинок с таблетками. – Я у Биры тут набрал чего-то. Тайрин, ты в лекарствах разбираешься? Посмотри, может, что полезное есть.
Тайриниэль сразу выудил из кучи две коробочки и пузырек.
– Обезболивающие. Спасибо, Фаарр.
– Покажи Мар, что съесть и сколько, может, полегче будет.
Стены и потолок лазарета превратились в обычные, нежно-голубого цвета, без окон и дверей. Выглядели они такими только изнутри, снаружи остались прежними, мы видели все, что происходит в комнате. Я бы и себе попросила такие, но боялась обидеть хозяина, Ваади был уверен, что красивее и практичнее прозрачности ничего нет. Так мы и жили друг у друга на виду, деликатно не заглядывая в чужие спальни.
Убрала то, что было «еще не Грань, но рядом», попыталась встать и не смогла. Лекарства на меня не подействовали, все ощущения получила по полной программе. Сил совсем не осталось. Младшие усадили меня в кресло, почистили одежду, помогли умыться и снова укутали в плед, почему-то после лечения меня всегда знобило. Дриады аккуратно вывели эльфов из сна и облегченно вздохнули, многочасовое пение вымотало обеих.
Вскоре первый из наших пациентов открыл глаза, пару минут просто лежал, рассматривая потолок, потом чуть повернул голову, застонал и оборвал стон, увидев Алиани. Скользнул взглядом дальше, наткнулся на Тайрина, напрягся, равнодушие в глазах сменилось ненавистью.
– Предатель! – сказал, будто выплюнул.
– Жить будет, – констатировал Ваади.
Через минуту очнулся второй, и история повторилась.
– Мерзавец! – прилетело с его кровати.
– Этот тоже, – вынес вердикт Фаарр.
– Аршанс до Мрачных дней был совсем другим.
– В нем было Радужное Королевство и не было Крахлета.
– Не только. Кастания, СОС, Леса, все изменилось. Особенно Кастания. Знаешь, почему площадь называется Прощальной?
– Догадываюсь. От слова «прощаться».
– От слова «прощать». Любой, кто чувствовал себя виноватым, звал того, кого обидел, на площадь и просил прощения за свой проступок. Не было никаких приговоров и зрителей, они просто встречались и разговаривали. Если оба были честны и виноватый прощен, камень под ногами менял форму, становился похожим на цветок или веточку. Невероятно красиво получалось. Сама аура площади была теплая, светлая, плохое настроение, как рукой снимало. Туда тянуло всех: родителей с детьми, молодежь, стариков, просто прогуляться, пообщаться, послушать птиц, там было много птиц. А если замечали, что изменился еще один камень, все радовались этому. И огорчались, если возвращалась старая форма или пропадал цвет, это значило, что кто-то опять поступил неправильно.
– Теперь там нет птиц, а под ногами серый булыжник. И радуются совсем другому.
– Вот этого я и не понимаю. Что с ними произошло? Как они стали такими?
– А может, они такими и были?
– Нет. Исключено. По крайней мере, не все. Не могли все притворяться тогда и не могли потерять все хорошее сейчас.
– Знаешь, если это хорошее, вдруг, найдется, я все равно буду видеть в них озверевшую толпу, требующую крови.
– Зря. Те, кто сейчас собираются на Прощальной площади, это еще не весь Аршанс.
– Всего лишь вся Кастания.
– Нет, и в Кастании есть другие.
– Когда-то я доказывала это Тайрину. Теперь не верю сама.
– Твое право. Я тебя понимаю. Тем не менее, они есть. Ты просто их не видела.
– Офигенно спрятались. Сами себя найти не могут. Гении маскировки.
– Не язви, у тебя это плохо получается.
Оказывается, я с пониманием воспринимала негатив в адрес себя в образе Черной Невесты и болезненно переносила его в адрес Тайриниэля.
– Давайте не будем разбрасываться оскорблениями, – прозвучало довольно резко, нельзя было так, но оно непроизвольно вырвалось. – Может поговорим для начала? Познакомимся?
Два ненавидящих взгляда перекочевали на меня.
– Зачем человеку знать имя эльфа?
– О чем говорить?
Один произносил слова отрывисто, но вполне четко, у Тайрина в свое время получалось хуже. Второму пришлось сложнее, из-за порезанных кровоточащих губ речь давалась тяжело, но разобрать, что он сказал было можно.