Когда-нибудь Билкис умрет и Ваалит станет царицей вместо нее. Впрочем, в тот день думать об этом не стоило. «Сегодня нужно радоваться солнцу, а не скорбеть о ночи».

Я поцеловала ее руки:

– Клянусь тебе, я приеду в Саву. Мой отец меня не остановит.

Царица уже не витала в своих мыслях, она внимательно посмотрела на меня, и печаль исчезла из ее глаз.

– Сава покажется тебе необычной, Ваалит. Но твоя судьба на юге. Думаю, ты будешь там счастлива. А твой отец действительно мудр, насколько мудрость вообще подвластна людям. Рано или поздно он увидит истину и отпустит тебя.

Песнь Ваалит

В том, что за этим последовало, виновата я сама. Царица Юга разожгла во мне пламя. Пламя гордости и нового стремления, в котором сгорели дотла все более мелкие страсти. Да, я сияла, словно солнце, я светилась от гордости и, несмотря на все, сказанное царицей Савской, не сомневалась, что и отец почувствует гордость за то, что его дочери преподносят такой дар. В свое оправдание могу лишь сказать, что была совсем юной, а в юности мы часто видим лишь собственные цели и желания, словно других людей не существует.

Не понимала я тогда и того, как любовь, подобная той, что испытывал мой отец к царице Савской, могла превращать людей в противников, а сама любовь превращаться в поле битвы, на котором не оставалось победителей, а лишь проигравшие.

Поэтому, выйдя от царицы, я побежала на поиски отца, чтобы сразу же рассказать ему о своих желаниях. Первой моей ошибкой стала именно эта спешка. Следовало подождать и прийти к нему в более благоприятный момент, когда он сам был бы готов выслушать меня. Но отец никогда раньше не мог долго упорствовать, отказывая мне. Разве не получила я даже разрешение ездить верхом? Мне бы и в голову не пришло, что он может отказать мне теперь в моем истинном желании.

Вооружившись своей непоколебимой уверенностью, я отправилась искать его по всему дворцу. Мне сказали, что он вместе с моими братьями Ровоамом, Иериофом и Самуилом поехал в большие царские конюшни, раскинувшиеся среди зеленых равнин и холмов к северу от города.

Узнав об этом, я не стала возвращаться в свои покои, чтобы ожидать отца и готовиться его встретить. Вместо этого я велела взнуздать Ури и выехала следом. Прежде чем смеяться над этой глупостью, вспомните, что мне едва исполнилось четырнадцать и меня очень баловали. Да, я была умной, но в этом нет никакой заслуги. Человек или рождается умным, или нет. А вот мудрость приобретается лишь тяжелыми уроками и терпением, на которые в юности просто не хватает времени.

Большие конюшни царя Соломона вмещали двенадцать тысяч лошадей – так теперь рассказывают путешественники. Количество преувеличивалось, передаваясь из уст в уста. Я помню, что конюшни, о которых слава шла по всему миру, были обширными и там держали много лошадей, но не думаю, что больше тысячи. И все-таки тысяча лошадей – достаточно крупное хозяйство, чтобы пришлось застроить половину долины. У многих царей дворцы были меньше, чем конюшни царя Соломона.

Выбеленные каменные стены сияли на солнце, уже не таком ослепительном, как в разгар лета. За крышами конюшен виднелись шатры, в которых жили конюхи и их подручные. Синие и желтые пологи издалека походили на яркие цветы, растущие в пустыне. Весной по плодородной равнине ходили кобылы с жеребятами. Теперь подросших жеребят держали отдельно, и кобылы бродили по выжженному солнцем пастбищу одни.

Ури ржанием приветствовал кобыл. Мало кто откликнулся. Почти все по-прежнему щипали траву.

– Ничего, – сказала я, с улыбкой потрепав его по золотистой шее, – они будут рады тебя видеть, когда придет время!

Въехав на главный двор, я увидела отцовскую колесницу. Лошадей выпрягли и увели поить и чистить. Это означало, что отец приехал надолго.

Когда я остановила Ури, конюхи бросились ко мне. Я спешилась и отдала поводья ближайшему из них.

– Я ищу царя, моего отца. Где он? – спросила я.

Наверное, мои слова прозвучали властно, как будто я приехала с чем-то важным, и конюхи поспешили спровадить меня, чтобы не взваливать на себя лишнюю заботу. Полдюжины человек откликнулись и сказали, что царь Соломон и трое царевичей отправились на площадку для выездки. Там царю должны были показать жеребят-отъемышей, чтобы он решил, кого из них продать, а кого оставить.

Оставив Ури на попечение конюхов, я бросилась к отцу. Решив срезать путь, я свернула в загон для жеребцов.

– Помедленнее, – строго сказал мне старший конюх, хватая за локоть и останавливая. – Здесь бегать нельзя. Жеребцов легко потревожить, и тогда они ведут себя как малые дети. Хоть ты и царевна, ходи медленно и говори спокойно, если оказалась рядом с ними.

Я знала, что нет смысла жаловаться на Гамлиэля отцу, ведь он был прав, а я нет. Поэтому я поспешно извинилась и сказала, что просто ищу своего отца.

– И ты, пытаясь выгадать несколько мгновений, решила срезать путь через загон для жеребцов? – Гамлиэль покачал головой. Человеческая глупость явно вызывала у него отвращение. – И сколько же времени ты выиграла своей спешкой? Нисколько, ведь тебе пришлось выслушать мое поучение.

– Знаю, мне жаль.

– Ты хочешь сказать, тебе жаль, что я задержал тебя.

Гамлиэль отпустил мою руку и отошел. Под его суровым взглядом я тихо и медленно дошла до конца загона. Покинув царство старшего конюха, я зашагала быстрее, но бежать не стала. Гамлиэль был прав – носиться по конюшням неразумно. Я только надеялась, что он не пожалуется на меня отцу.

Добравшись до площадки для выездов, я увидела отца и братьев. Мальчик водил перед ними гнедого жеребенка, а они внимательно наблюдали. Никто не замечал меня, пока жеребенок не застыл на месте, уставившись на меня так, словно я была джинном, появившимся из воздуха. Отец обернулся посмотреть, что напугало жеребенка, а потом быстрыми шагами направился ко мне.

– Ваалит, что ты здесь делаешь? – В глазах у него потемнело от страха. – Что случилось?

– Ничего, отец, клянусь тебе. Я просто хотела поговорить с тобой.

Тревога исчезла с его лица, сменившись печальным удивлением:

– И твое дело не могло подождать до вечера или хотя бы до моего возвращения? Что ж, говори, дочка.

Я взглянула на братьев – Иериоф и Самуил воспользовались уходом отца, чтобы приласкать гнедого жеребенка и заспорить о том, кто из них лучше разбирается в лошадях. Ровоам стоял чуть в стороне, настороженный, как лис, и ревниво поглядывал на меня.

– Здесь я не могу говорить, – сказала я.

Отец улыбнулся, как всегда, покоряясь моим прихотям:

– Хорошо.

Он взял меня за руку и отвел под старый дуб, к колодцу, из которого брали воду для конюшни жеребят.

– Здесь твои братья нас не услышат, можешь говорить свободно.