– Отдай! – скомандовал он, повернувшись к Рувиму.

Выхватив плетку, он, сдавший было позиции, снова пустился в бахвальство и угрозы. Рувима высекут и вышвырнут из конюшни, Ури заставят вращать жернов…

– Как Самсона? Уходи, Ровоам. Уходи и не приближайся больше никогда к моему коню, а не то…

– А не то что? Что ты можешь сделать? Я наследник.

Я посмотрела в его красивое злое лицо и поняла, что он прав. Ему предстояло стать следующим царем, и мало что можно было сделать против него. И вдруг я поняла, как девушка может поступить. Словно бы тихий юный голос нашептал мне эти слова, вкладывая в мои руки безотказное оружие. Слова падали тяжело, словно камни, и я едва узнавала собственный голос:

– Я могу солгать, брат. Я могу разорвать на себе платье, растрепать волосы и пойти к нашему отцу. И сказать ему, что мою одежду разорвал ты. Что ты пытался силой овладеть мной. Он тебе этого не простит, Ровоам.

Он стоял передо мной, вертя в руках свою плетку и поглядывая через мое плечо в стойло Ури.

– Не прикасайся к моей лошади. И никогда не бей слуг за то, что они хорошо выполняют свою работу. Никогда. Чтобы мне не пришлось произносить эту ложь. А теперь уходи.

И, к моему облегчению, он повиновался. Спотыкаясь, он вышел из конюшни, так крепко сжимая плеть, что побелели костяшки пальцев. И тогда сила, помогавшая мне выстоять против него, схлынула, как вода. Я пошатнулась, и Рувим, схватив меня за плечи, прислонил к стене.

– Не садись, царевна, ты испортишь свое платье. Постой здесь, я принесу тебе воды. Ты как?

Я кивнула, успокаивая его.

– А Ури?

Рувим улыбнулся:

– С ним все в порядке, Сиф повел его купать. Мне пришлось это придумать, чтобы выиграть время до твоего прихода. Подожди меня здесь.

Он отвернулся от меня, но я удержала его за руку и сказала:

– Ровоама очень разозлило это поражение, да еще от девушки. Если он попытается что-то сделать тебе или Мири, немедленно дай мне знать.

– Не волнуйся, царевна. А теперь я принесу тебе воды. Не могу же я отпустить тебя к твоим служанкам бледной как смерть. Ведь у госпожи Кешет язык острее, чем у тебя.

Рувим пошел за водой, а я прислонилась к стене, закрыв глаза, и поблагодарила тихий приятный голос, подсказавший мне правильные слова, чтобы остановить Ровоама. Я попыталась было подумать о том, куда пошел мой брат и кто теперь расплатится за его гнев, но почувствовала, что не могу.

В тот момент у меня осталось слишком мало сил, чтобы думать – даже о Ровоаме.

Наама

Когда сын ворвался в ее комнату, не приказав доложить о себе, Нааме хватило одного взгляда на его потемневшее от ярости лицо. Она отложила в сторону фиал с благовониями и косметическую палочку из слоновой кости.

– Оставьте нас, – приказала она трем усердным служанкам, которые помогали ей накрасить лицо и умастить тело.

Не обращая внимания на служанок, словно они были всего лишь настенными изображениями, Ровоам сразу заговорил.

– Я ненавижу Ваалит. Ненавижу, – выпалил он. – Ей достается все, а мне ничего. Это нечестно.

Ровоам кинулся на ковер, и Нааме на миг показалось, что он сейчас начнет дрыгать ногами и махать кулаками, как в детстве, когда ему не давали сладостей. Это воспоминание вызвало у нее улыбку. Наклонившись, она погладила его по голове:

– Что нечестно, сынок? Расскажи своей маме…

«И она все исправит», – хотела добавить Наама. Но долгие годы осмотрительной жизни помогли сдержать эти слова. Следовало узнать, что потревожило ее сына, прежде чем бросаться необдуманными обещаниями. Она всегда следила за тем, чтобы не обманывать Ровоама, поэтому сохранила его доверие и не стала бы этим рисковать ради легкомысленного слова.

Ровоам сжал губы, покачал головой и начал молча выщипывать нити из ее дамасского ковра. Значит, следовало сначала успокоить его, но это было просто. Настроение у Ровоама менялось, как погода.

– Хочешь, я угадаю, что тебя растревожило? Тебя дразнил кто-то из братьев? Или – дай подумать – ты потерял свой кинжал? Нет? Тогда…

Ровоам посмотрел на нее мутными от гнева глазами:

– Мама, ты ничего не понимаешь! Зачем мне заботиться о словах своих братьев или о кинжале? Я наследник! Братья просто завидуют мне, потому что я стану царем, а они останутся никем!

– Так и будет, – улыбнулась она, – ты станешь великим царем, мой дорогой мальчик.

– Более великим, чем отец, – добавил Ровоам. – И чем его отец. Люди всегда будут помнить мое имя!

Наама поспешила мысленно пообещать Мелькарту в жертву самого лучшего быка, чтобы бог простил безудержное хвастовство ее сына.

– Тише, сынок, искушать богов – не к добру.

– О, ты их успокоишь.

При всем своем неразумии Ровоам не сомневался в ней. От его безграничного доверия у Наамы стало теплее на душе.

– Ты знаешь: я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Она снова с улыбкой погладила его по голове, и Ровоам прижался щекой к ее колену.

– А теперь расскажи мне, зачем ты пришел и как тебе помочь, милый мой мальчик.

Придя в лучшее расположение духа, Ровоам был готов рассказать ей свою беду.

– Если ты не проклянешь мою сестру, я не знаю, чем еще ты мне поможешь. Отец всегда на ее стороне. Это нечестно. Я – будущий царь, а она всего лишь девчонка!

Что ж, извечное сетование Ровоама! Жаль, что ей не хватало смелости отравить Ваалит, но это означало слишком большой, к тому же ненужный риск.

– Милый мой Ровоам, как ты и говоришь, Ваалит – всего лишь девчонка. Ее скоро отошлют в далекую страну и выдадут замуж, и она больше никогда тебя не потревожит.

– Нет. Отец хочет выдать ее замуж здесь. Здесь, в Иерусалиме. Она останется во дворце, занимая в сердце отца место, которое должно принадлежать мне.

– Глупости, Ровоам. Это говорит твоя уязвленная гордость.

Царевны обладали ценностью лишь как фигурки на игральной доске властителей. Их выдавали замуж ради выгоды государства – за царей. Даже Соломон не сохранил бы единственную дочь при себе, выдав ее за какого-то ничтожного вельможу! Какую это сулило выгоду?

Ровоам поднял голову с ее колена и злобно уставился на нее:

– Не называй меня глупцом, ты, женщина!

На миг у Наамы сжалось сердце. Она не могла позволить себе потерять Ровоама! «И я не могу позволить, чтобы он увидел мой страх». Она выпрямилась и холодно посмотрела на него:

– Я твоя мать, Ровоам. Не говори со мной так. Лучше приходи позже, когда овладеешь собой.

Его лицо смягчилось, а в глазах промелькнула тень страха.