* * *

Мы с Сесилом договорились, что я свяжусь с ним сразу, как только переговорю со Стайсом. Я снова нанял лодку к причалу Темпл, завидуя тем горожанам, которые после церкви сядут в другие лодки, чтобы прокатиться по реке в солнечный день, и, добравшись до берега, пешком направился к узким улочкам Амен-корнер, где, как мне было известно, жил Николас.

На стук мне открыл дверь молодой человек – с виду еще один ученик. Он как будто бы с неохотой повел меня к Овертону.

– Вы его наставник? – спросил этот юноша.

– Да.

– Ник попал в драку, – осторожно сообщил сосед моего ученика. – Он не говорит, что случилось, но я уверен, он не виноват…

– Да, я знаю. И он в самом деле не виноват.

Парень проводил меня вверх по лестнице и постучал в дверь. Открыл Николас. Он был в рубашке с развязанными тесемками, отчего была видна повязка у него на груди. Синяки на лице Овертона пожелтели и почернели, и вид у него был довольно жалкий.

– Как здоровье? – спросил я его.

– С виду хуже, чем на самом деле, сэр. А грудь заживает.

Я прошел вслед за ним в неопрятную комнату, всю покрытую толстым слоем пыли. На столе там стояли немытые тарелки, и повсюду были разбросаны книги по юриспруденции. Это вернуло меня в те дни четверть века назад, когда я сам был учеником – но все-таки я тогда был поопрятнее. Николас, очевидно, жил один, как и я в свое время. Мой отец не был достаточно богат, чтобы послать со мной слугу, а отец моего ученика предпочел никого не посылать с ним – несомненно, в качестве еще одного знака своего порицания. Ник предложил мне единственный стул, а сам сел на не застеленную кровать. Я задумчиво рассматривал его. Он обладал мужеством и сообразительностью, но также и безрассудной показной храбростью юности. Но в том, что ему можно доверять, я теперь не сомневался.

Я заговорил:

– Николас, вчера ты увидел, что дела, которыми я занимаюсь, касаются высочайших лиц страны. Персона, на которую я работаю, по положению еще выше Рича.

Парень вытаращил глаза:

– Это сам король?!

– Нет, не так высоко. Николас, однажды ты рассказывал мне о религиозных распрях, которые разорили эту страну. И сказал, что хотел бы прекратить их все, чтобы тебя оставили в покое и ты не вмешивался бы в веру других. Я бы тоже этого хотел. Но дело, по которому я сейчас работаю, касается распрей при дворе. На одной стороне те, кто хочет сохранить мессу, и даже те, кто хочет вернуть папу. На другой – те, кто хочет покончить с остатками католических обрядов. Участие в этой борьбе может привести к пыткам, убийству и сожжению. Некоторых уже привело.

Овертон молчал. Я видел, что мои слова произвели на него впечатление.

– Вы так и не сказали мне, на кого работаете, – наконец проговорил Николас.

– И не могу, пока ты не поклянешься держать это в тайне.

– А Джек работает с вами?

– Да. Он настоял.

– И вам нужна еще помощь?

– Да.

Молодой человек невесело улыбнулся.

– Раньше никто никогда не просил у меня помощи.

– Я совершенно честно предупреждаю: для тебя может быть лучше остаться в стороне. Не потому, что я сомневаюсь в твоем мужестве или преданности, а из-за опасности. Как я говорил вчера, я могу устроить тебя к другому барристеру. Николас, ты не должен думать только о себе. Подумай о родителях, о наследстве, о твоем будущем джентльмена. – Я улыбнулся, подумав, что это тронет ученика, как ничто другое.

Его реакция меня удивила. Он заговорил с внезапной злобной горечью:

– Мои родители! Я говорил вам, сэр, почему приехал в Лондон. Мой отец – и мать – хотели женить меня на девушке, которую я не любил. Вы знаете, я отказался…

– Да, и поэтому тебя послали в Лондон изучать право. Уверен, когда твое обучение закончится, твои родители перестанут сердиться и, возможно, даже начнут уважать тебя за твой поступок.

– Никогда, – горько сказал Овертон. – Отец сказал мне, что если я не женюсь по его выбору, он лишит меня наследства. Он послал меня изучать право, чтобы убрать меня с глаз долой. И мать тоже, она в этом деле еще свирепее, чем отец. Она сказала, что раз я отказываюсь жениться по их выбору, то я не мужчина и не сын ей. Так что наследства у меня не будет. – Он злобно посмотрел на меня.

– Это очень жестоко. Но слова, сказанные в гневе…

Молодой человек покачал головой:

– Они не шутили. Я видел это по их лицам, когда они говорили мне это. Хорошо помню ту внезапную слабость, когда я понял, что они меня не любят. – Ник вдруг закашлялся, и я подождал, когда он прокашляется. – Мать с отцом уже наняли юристов, чтобы узнать, как не допустить меня к имуществу. Они передадут его моему кузену, молодому хлыщу, который женится хоть на одноногой карлице, если она принесет ему богатство. Нет, мастер Шардлейк, они серьезно взялись за дело. – Он потупился и стал разглаживать простыню на неубранной постели. – Я их единственный ребенок. Это моя беда, как и их.

– У меня тоже ни братьев, ни сестер. Да, в этом есть своя тяжесть, хотя мне никогда не было так тяжело, как тебе.

Николас обвел взглядом комнату, посмотрел на неряшливые книги по юриспруденции.

– Иногда право казалось мне интересным, хотя порой это напоминает крыс, грызущихся в мешке. Дело Изабель Слэннинг…

Я улыбнулся:

– К счастью, такие случаи редки. А какие дела тебе кажутся интересными?

– Такие, где можно посочувствовать клиенту, где видишь, как можно исправить несправедливость.

– Нельзя помогать только тем, чье дело ты одобряешь. Однако в осеннюю сессию, возможно, ты сможешь ассистировать мне по делам в Суде по ходатайствам.

Парень состроил гримасу.

– Мужичье судится с джентльменом, который является их естественным правителем?

– Разве не все имеют равные права прибегнуть к закону, как они должны иметь равные права на свои религиозные воззрения?

Николас пожал плечами.

– Возможно, ты увидишь все по-другому, если поработаешь над такими делами, – добавил я.

– Не знаю. Сейчас я хочу одного – активной жизни в стремлении к благородной цели. Даже если это означает новое похищение. – Овертон улыбнулся, и его большие зеленые глаза засияли.

– Хочешь чего-нибудь осмысленного?

Он поколебался, а потом сказал:

– Да, мне нужно что-то осмысленное.

Теперь я понял, что Николасу была нужна жизнь в приключениях еще и для того, чтобы избавиться от воспоминаний о том, что сделали его недостойные родители. Я вспомнил историю, как он дрался с кем-то на мечах из-за проститутки, и подумал: если этот парень не найдет нужных ему приключений со мной, он может найти их где-нибудь еще и закончит с мечом в брюхе. А если он будет со мной, я смогу направлять его и сдерживать саморазрушительные порывы, которые заметил в нем.