– Не знаю, – сказал Коулсвин и покачал головой.

– Помните старика-слугу, который встревожился их поведением на инспекции? Он по-прежнему присматривает за домом?

– Да. Но, мастер Шардлейк, вам лучше последовать совету вашего казначея и оставить это дело.

– Я все равно не останусь в стороне, если в суде примут эти обвинения. Названо мое имя.

– Но вы же не радикальный реформатор – вам нечего бояться.

– А вам? – напрямик спросил я.

Филип не ответил, и я продолжил:

– Изабель Слэннинг раздует скандал, какой только сможет. А что, если она на суде попросит вас через Дирика поклясться, что месса преображает хлеб и вино в тело и кровь Христовы?

– Сомневаюсь, что суд такое позволит.

– А если?

Коулсвин закусил губу.

– Не уверен, что смогу это сделать.

– Вот этого я и боялся, – тихо сказал я. – Прошу вас подумать хорошенько, Филип. Это будет признанием в ереси. Подумайте, что станет не только с вами, но и с вашей женой и детьми. Со всеми, кто с вами связан. Даже со мной.

Лицо моего собеседника напряглось.

– Думаете, я уже не размышлял об этом, не мучился этим? Я постоянно молюсь, пытаясь понять для себя Божий промысел!

Я посмотрел на его честное встревоженное лицо и понял, что Филип Коулсвин, несмотря на все свои достоинства, может поставить под угрозу других, чтобы спасти – как он думает – свою душу. И тихо проговорил:

– Подумайте также, чем Божий промысел может обернуться для нас остальных.

* * *

Ни в тот день, ни в следующий от Стайса ничего не было. Вечером должен был состояться праздник по случаю дня рождения Джорджа. Погода переменилась, похолодало, и с запада набежали тучи. Фермерам пригодился бы дождь для урожая, но я знал, что Тамасин хочет пораньше провести вечеринку в саду.

Я пришел в начале пятого. Было по-прежнему сухо, но небо помаленьку нахмуривалось. Маленький домик выглядел безукоризненно. Стол в гостиной был накрыт белой скатертью, на которой стояли сплюснутые с боков графины с пивом, среди которых я увидел и несколько графинов с вином. Вокруг были расставлены оловянные кружки, а в ухоженном садике был установлен другой стол со сластями. Человек пятнадцать, мужчин и женщин, в основном за тридцать, все в лучших нарядах, стояли и разговаривали – это были соседи Бараков, а также клерки и стряпчие из Линкольнс-Инн с женами. К несчастью, родственников не было, поскольку отец Тамасин бросил ее еще в детстве, а мать умерла. Мне вспомнился рассказ Джека про свою встречу с матерью на улице – сам он больше об этом не вспоминал. А затем я увидел Гая – он стоял несколько в стороне с кружкой пива.

Барак и Джейн Маррис ждали еще гостей, разнося туда-сюда графины и следя, чтобы кружки оставались полными. Хозяин дома явно чувствовал себя немного неловко в такой непривычной роли. Тамасин держала на руках Джорджа в белой рубашечке и чепчике, показывая его гостям, чтобы те подходили и восхищались. Николас тоже был здесь в своем самом ярком камзоле, привлекая внимание некоторых гостей своими поблекшими синяками. Миссис Барак надела свое лучшее платье из желтого шелка. Я налил себе кружку пива и отошел в сторонку. Тамасин улыбнулась мне и протянула руку.

– Мастер Шардлейк, – чопорно обратилась она ко мне, – спасибо, что пришли. – Друзья мои, – произнесла она с гордостью, – это начальник моего мужа, сержант королевского суда!

Я покраснел, когда все посмотрели на меня. Как я ни любил Тамасин, налет снобизма в ее натуре иногда смущал меня. У нее за спиной я увидел, как Барак подтолкнул Николаса и подмигнул мне. Я склонился над Джорджем, который уставился на меня бессмысленными глазенками.

– С днем рождения, малыш! – коснулся я его пухлой щечки.

– Спасибо, что пришли, – тихо повторила Тамасин, – и за то, что сделали для нас за все эти годы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Лучше?

– В добром здравии и настроении. – Оглядев комнату, хозяйка дома удовлетворенно улыбнулась. – Наша вечеринка проходит хорошо.

Я ощутил укол совести при мысли, как мы с Джеком обманываем ее, и сказал:

– Мне нужно поговорить с Гаем, он остался в одиночестве.

– Хорошая мысль.

Я подошел к своему старому другу.

– Что, Мэтью? – нейтрально спросил он.

– Тамасин говорит, что ей лучше.

– Да, все идет так, как должно. А как у тебя дела? – Врач пристально посмотрел мне в глаза.

– Неплохо.

– Рука у Джека заживает. Как и рана на груди у юноши. Оба избежали заражения.

– Я знаю.

И тут Малтон тихо спросил:

– А это дело, в котором их ранили, как оно – разрешилось?

Я замялся. Мне не хотелось врать еще и ему.

– Так я и думал, – тихо сказал он. – Это в духе Джека. Сорок лет я внимательно наблюдаю за людьми – это часть моего ремесла. Думаю, Тамасин что-то заподозрила, когда его ранили, хотя теперь, кажется, успокоилась. Но она ждет ребенка, Мэтью, и в прошлом потеряла одного. Если что-то случится с Джеком…

– Гай, – с неожиданным жаром сказал я, – иногда человек выполняет долг, дает клятву, и иногда, чтобы выполнить клятву, ему нужна помощь!

– Мэтью, я лишь знаю об одной твоей привязанности, которая позволяет тебе подвергать себя – и других – опасности. Я думал, королева выпуталась из беды, в которую попала раньше, но, возможно, я ошибаюсь. Что ж, это ее дела, не мои. Я согласен, человек должен отдавать долг чести. Но когда он вовлекает других, то должен думать и о них.

– Гай…

Я ощутил что-то на руке и, взглянув вниз, увидел большое водяное пятно на рукаве. С неба стали падать крупные капли, и Барак скомандовал:

– Все в дом! Пошли, женушка, спрячь Джорджа!

Мы все вошли в дом, а дождь превратился в ливень. Несколько женщин помогли Джейн спасти сласти, пока те не промокли. Когда мы оказались в гостиной, я оглянулся, ища Гая, но тот исчез.

Я пробыл там еще немного. Снаружи непрестанно стучал дождь, а потом до нас донеслись раскаты грома. Отсутствие Гая не осталось незамеченным. Я сказал Тамасин, что ему стало нехорошо, и вскоре ушел сам. Гроза закончилась, и когда я шел домой, в воздухе пахло сыростью и странной свежестью, несмотря на хлюпающую под ногами отвратительную бурую слизь из грязи и нечистот.

Придя домой, я услышал из кухни женские рыдания. В прихожей со смущенным видом стоял кавалер Джозефины Эдвард Браун, вертящий в руках шапку.

– В чем дело? – резко спросил я. Эдвард казался мне порядочным молодым человеком. Если это он чем-то обидел мою служанку…

– Это любезная Броккет, сэр, – торопливо ответил Браун. – Мы с Джозефиной вернулись и нашли ее в смятении на кухне. Простите, что жду в вашей прихожей, сэр, но Джозефина меня выставила.