– Неотложное дело. На следующей неделе я буду.

Казначей откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня, поглаживая свою длинную белую бороду черными, как и у меня, от многолетней работы с чернилами пальцами.

– Вы словно притягиваете к себе неприятности, сержант Шардлейк, сами того не зная. Как вы закончили дело с этой сумасшедшей?

– Не повезло. У всех барристеров случаются такие клиенты.

– Это верно. Я рад, что не участвую в этом вздоре. А что Коулсвин – он радикал?

– У него репутация реформатора.

Роуленд бросил на меня колючий взгляд.

– Миссис Слэннинг пишет, что вы ходили к нему на ужин.

– Один раз. Мы подружились, потому что нас обоих довело поведение наших клиентов. Брат миссис Слэннинг – такой же досадный клиент, как и она сама. А она узнала о моем визите, потому что несколько вечеров шпионила за домом Коулсвина. Это дает вам представление об этой женщине.

– Она пишет, что ее брат сошелся с Коулсвином, потому что оба посещают одну и ту же радикальную церковь.

– Это вполне обычно для юристов и их клиентов.

Мой собеседник согласно кивнул и сложил руки домиком.

– Кто представляет ее интересы теперь? Мы знаем?

– Винсент Дирик из Грейс-Инн. Вчера он заходил ко мне, чтобы забрать документы.

Роуленд нахмурился:

– У него дурная репутация. В суде он раздует эту теорию заговора. Вероятно, и жалобу он подстроил.

– Говорит, что нет, что это была идея Изабель. И в этом я ему верю. Но он не сможет удержать ее от дальнейших заявлений в суде.

– Думаете, она может пожаловаться в Грейс-Инн на Коулсвина?

– На это она не имеет права. Он защищает не ее интересы.

Казначей задумался.

– Хорошо. Попытаюсь прекратить это. Напишу миссис Слэннинг, что нет никаких свидетельств обоснованности ее жалобы, и предупрежу о законе против диффамации. Это должно ее отпугнуть, – сказал он самодовольно, хотя я подозревал, что такое письмо только еще больше разозлит Изабель. – А вы, мастер Шардлейк, – продолжал он с сердитым раздражением в голосе, – больше не суйтесь в это дело. Я не хочу, чтобы вы оказались замешаны в религиозных спорах, когда в следующем месяце вам предстоит представлять на торжествах наш инн.

– Если хотите, я могу не участвовать в церемониях, – любезно предложил я.

Наградив меня неприязненной полуулыбкой, Роуленд покачал головой:

– О нет, брат Шардлейк, вы исполните свой долг. Я уже сообщил ваше имя. А теперь посмотрите вот это. – Он протянул мне другой ворох бумаг. – Подробности торжеств.

Я просмотрел их, вспомнив, как Пэджет и королева говорили о заказанных для нее драгоценностях и новых нарядах для фрейлин. И все же я вытаращил глаза, увидев масштаб запланированного. Адмирал поднимется по Темзе двадцатого августа с дюжиной галер. Корабли короля, встречавшиеся с этими галерами в сражении ровно год назад, должны выстроиться вдоль Темзы от Грейвсенда до Дептфорда, приветствуя его. Король примет гостя в Гринвиче, на следующий день адмирал по реке поднимется к Лондонскому Тауэру, а потом проедет верхом по улицам Лондона. Во время этой процессии лондонские олдермены и главы гильдий – и другие, включая старших юристов от всех судебных иннов, – выстроятся вдоль улиц, приветствуя его, все в своих лучших робах. Я закрыл глаза, вспоминая, как год назад стоял на палубе «Мэри Роуз», глядя на эти самые галеры, стрелявшие в наш флот.

– Ничего себе, а? – сказал Роуленд – даже его, похоже, это слегка потрясло.

– Да, мастер казначей.

Я стал читать дальше. Адмирал пробудет в Лондоне два дня и двадцать третьего верхом отправится в Хэмптон-Корт. По пути его встретит с приветствием принц Эдуард, лорды, дворянство и тысяча всадников. На следующий день он отобедает с королем и королевой, а потом в Хэмптон-Корте будут колоссальные празднества. И снова потребуется мое присутствие, как одного из сотен на заднем плане.

– Понимаю, это все, чтобы произвести на него впечатление. – Я положил бумаги на стол.

– Великие церемонии всегда были в духе нашего короля. От вас потребуется лишь стоять рядом в богатом облачении, как декорация, как фон. У вас есть золотая цепь для таких церемоний?

– Нет.

– Тогда добудьте одну поскорее, пока их все не распродали.

– Я буду готов.

– Хорошо, – сказал Роуленд. – А я напишу миссис Слэннинг. – Он сделал себе пометку, а потом взглянул на меня и устало сказал: – Постарайтесь держаться подальше от всяких злоключений, сержант Шардлейк.

* * *

Несмотря на предупреждение Роуленда, в тот день я вывел из конюшни Бытие, поехал в Грейс-Инн и спросил там, как найти контору Филипа Коулсвина. В его помещении, которое он делил с другим барристером, царил порядок, и я понял, что теперь буду смотреть на собственную контору как на царство хаоса. Меня отвели в кабинет к Коулсвину, который тоже был безукоризненным – все бумаги там были аккуратно разложены по полочкам. Сам же хозяин кабинета положил перо и встал, чтобы поздороваться.

– Брат Шардлейк, приятная неожиданность! Насколько я понимаю, миссис Слэннинг вас уволила. Сегодня утром я получил известие, что ее новый представитель – брат Винсент Дирик.

– Да. – Я приподнял брови. – Я знаком с Дириком.

– Я тоже – с его репутацией. – Мой коллега вздохнул. – В его письме говорится про ее планы поднять шум о том, что якобы мы с вами и ее брат сговорились с экспертом, потому что все мы еретики. Он также сообщает, что она написала на вас жалобу в Линкольнс-Инн.

– Сегодня утром я имел об этом беседу с казначеем и пришел заверить вас, что он считает жалобу глупостью, каковой она и является. Но также хочу предупредить вас насчет Дирика: он настырен и не очень разборчив в средствах.

– Я подумал, что, может быть, Дирик надеется поднять шум насчет этих обвинений в еретическом заговоре и запугать меня и, возможно, мастера Коттерстоука, чтобы прийти к соглашению. – Филип покачал головой. – Но мы оба знаем, что ничто на земле не приведет их к соглашению.

– Казначей Роуленд велел мне держаться подальше от этого дела, особенно потому, что я назначен на мелкую роль в церемонии встречи французского адмирала в следующем месяце.

– Тогда я вам тем более благодарен, что зашли. Я вчера говорил с Эдвардом Коттерстоуком об этих последних обвинениях. Он не сдвинулся ни на дюйм. Даже вышел из себя, когда я рассказал ему о последней выходке его сестры. И сказал странную вещь: на худой конец, у него есть нечто такое, что уничтожит Изабель.

– Что он имел в виду?

– Бог его знает. Он сказал это в злобе и отказался объяснять. Сказал лишь, что это не имеет отношения к данному делу, и быстро сменил тему.

– А Изабель как-то говорила, что ее брат совершил страшные вещи. Может быть, из-за этого они так и ненавидят друг друга?