Я поеду на выходные. Все равно мне нужно расспросить Кандиду, воспользовавшись этим как поводом, но после все закончится. Я был уже у самого конца своего похода, который провел меня по излюбленным местам моего далекого прошлого. Но как только поиски закончатся, ребенок Кандиды получит деньги, а Дэмиан умрет, я отправлюсь домой писать дальше свои книги и здороваться с Сереной, когда увижу ее на летнем приеме в «Кристисе». И мне будет достаточно знать, что у нее все хорошо. По крайней мере, так я себе клялся.

Название Уэверли-Парк звучит чуть романтичнее, чем он выглядит на самом деле. Замок Меллингбург, исконная вотчина графов Белтон, покинул семью, когда в 1890-х годах старшая линия закончилась на наследнице женского пола, и сейчас похоронен под привокзальной стоянкой города Милтон-Кинс, для которой его стены послужили основанием. Но титул перешел к младшей ветви, и там его прибытие отпраздновали свадьбой с состоятельной американкой и покупкой Уэверли в Дорсете, неподалеку от Юрского побережья. Земельные владения уменьшились за время двух войн, а потом еще раз, совсем недавно. Когда умер старый лорд Белтон, отец Эндрю, выяснилось, что бумаги составлены неверно и поэтому невозможно избежать разделения половины поместья между всеми детьми. Полагаю, семья рассчитывала, что те незамедлительно вернут земли старшему брату, но, как часто бывает в подобных случаях, этого не произошло. В довершение их сестра Аннабелла увлеклась азартными играми и через три года продала свою долю, и в центре между фермами образовалась зияющая дыра. Второй сын Юстас женился на еще большей мегере, чем его мать, разделил свою часть между четырьмя дочерьми, ни одна из которых не осталась на своей земле надолго. Позже мне рассказывали, что вся неразбериха произошла из-за того, что по настоянию леди Белтон семейным адвокатом взяли сына кузена, а не человека, который знает свое дело. Не могу ручаться, что это так, но звучит весьма правдоподобно. В конечном счете у Эндрю осталось слишком мало земли, чтобы содержать дом, и ситуация усугублялась чуть ли не физическим отсутствием у него мозгов, вследствие чего привлечь себе на помощь дополнительный доход он не мог. На кое-какую поддержку от своего отца могла рассчитывать Серена, но такие семейства, как Грешэм, не сохранили бы свое богатство, если бы финансировали всех своих отпрысков, и помощь эта в любом случае была бы невелика.

Сам дом был довольно просторным, но невыразительным. В нем жили с 1660-х годов, но все, что осталось от того периода, – консольная лестница, самый примечательный элемент всего интерьера. Здание реставрировали дважды, в 1750-х – хорошо и в 1900-х силами вновь прибывших и полных энтузиазма Белтонов – плохо. В конце 1940-х годов взрыв оптимизма у деда Эндрю снес служебное крыло, передвинул кухни на место бывшей утренней комнаты и преобразовал большой зал в библиотеку. В результате главный вход переместился за угол, в сторону от главного портика, и нынешняя входная дверь вела гостя к лестнице по некоему туннелю, подходя к ней сзади под странным углом. Бессмысленно сражаться с архитектурой дома, и Уэверли не был исключением из правил. Комнаты тасовали как попало, меняя их ролями, так что в конце концов столовая оказалась уставлена диванами, а гостиная набита столами и стульями. Огромные камины неожиданно стали отапливать крошечные кабинеты, а изящные украшения интерьера спальни оказались на стенах полупарадного бального зала. Не улучшало переделки и время, на которое пришлись работы: послевоенные годы, когда доступность строительных материалов была ограниченна, так что всё ухитрялись делать из фанеры и раскрашенного гипса. Но были и положительные перемены. Потеря большого зала виделась безнадежной, она нарушила гармонию всего первого этажа, но сменившая зал библиотека оказалась очень удачной, и комната для завтрака была очаровательна, хотя и тесновата. В доме царило ощущение потерянности и недоумения, как у частного дома, слишком поспешно переделанного под отель, где комнатам не дали времени привыкнуть к новому назначению. Эндрю, естественно, считал, что это дворец и каждому посетителю повезло не меньше, чем крестьянину из Наньчана, которому дозволено узреть несколько мгновений славы Запретного города.

Выехать из Лондона в пятницу днем оказалось, как всегда, убийственно, и когда я наконец приехал и, пошатываясь, вошел с чемоданом в коридор, было уже шесть часов вечера. В дверях появилась Серена. Она встречала меня, одетая в рубашку и юбку, – просто и сногсшибательно.

– Бросай все сюда. Потом поднимешься. Пойдем выпьем чая.

Я пошел вслед за ней в комнату, оказавшуюся библиотекой, и в мою сторону повернулись несколько лиц. Помимо Кандиды, там были и другие, но прежде всего я заметил уже помрачневшего Эндрю, изо всех сил старающегося показать, что поглощен журналом «Сельская жизнь».

Одну пару, Джеймисонов, я несколько раз встречал в Лондоне, а вторая, энергичная пара из Норфолка, Хью и Мелисса Пебрик, чья жизнь состояла лишь из фермерских забот, стрельбы по живым существам и ничего больше. Все они были какими-то знакомыми старой подруги моей матери, так что с этой стороны я серьезных неприятностей не предвидел.

– Хочешь чая? Или возьмешь себе наверх чего-нибудь выпить? – спросила Серена, но я отказался от того и другого и сел на диван рядом с Кандидой.

– Чувствую себя очень виноватой, – сказала она. – Когда я вернулась, автоответчик мигал, как иллюминация в Блэкпуле[68]. Сперва подумала, что я выиграла в лотерею, не иначе. Или кто-нибудь умер. Но оказалось, что все от тебя.

Кандида постарела некрасиво, не так, как Серена. Волосы поседели, а лицо было грубое, морщинистое и еще краснее, чем раньше, – не стану размышлять о причинах. В целом в отличие от кузины она выглядела на свой возраст, но манеры очень отличались от тех, что были раньше, и на первый взгляд существенно улучшились. Кандида казалась намного спокойней – нет, просто спокойной. Как говорят французы, bien dans sa peau[69]. Я даже потеплел к ней, чего никогда не было в наши молодые годы.

– Боюсь, что я перестарался. Прости.

Она помотала головой, предлагая избавить нас от необходимости извиняться.

– Надо мне его выключать, когда уезжаю. По крайней мере, люди будут точно знать, что я не получила сообщение, а не будут гадать, что да как.

– Что ты делала в Париже?

– Да просто дурака валяла. У меня внучка помешана на искусстве, и я уговорила ее родителей позволить мне отвезти ее в музей д’Орсе. Конечно, как только мы оказались в Париже, то минуты три потратили на музей, а остальное время – на шопинг. – Кандида улыбнулась, но теперь ей было интересно узнать, в чем дело. – Ну и что это была за великая новость? Серена сказала, что ты приедешь в качестве посланника всемогущего Дэмиана.

– В каком-то смысле… Да нет, все правильно.

– Ты разыскиваешь его друзей из прежних времен.

– Вроде того.