— Ай, я же говорил! — воскликнул Бадубайка. — Смотри, лесины подрублены нарочно так, чтобы упали на нас!

Свернув с тропы, путники неожиданно увязли в болоте. С виду это была поляна, поросшая высокой травой и иван-чаем. Кони не могли вытащить ноги из хлюпающей жижи и погружались в нее все глубже.

— Прыгайте к деревьям! — закричал Бадубайка. — Цепляйтесь за ветки!

Григорий вытаскивал ногу из стремени, когда в нее вонзилась стрела, тотчас же в грудь ударила вторая, но только щекотнула тело острием, так как под полукафтаном у Григория была кольчуга.

В грязи и крови, цепляясь за ветви талин, Григорий выбрался на бугор. Вскрикивали Тогурма и Апса, в того и другого вонзились стрелы. Радостно взвизгивали сидевшие на деревьях с луками изегельдейкины воины.

Кони жалобно ржали, из трясины торчали только их головы. Но вот последний конь потонул.

Одетый в тяжелые латы, Томас успел спешиться на краю болота, укрылся за корягой, тщательно выцелил одного из лучников и выстрелил. Ударила из своей пищальки и Дашутка. Грохот перепугал изегельдейкиных воинов, они спрыгивали с деревьев и пускались наутек.

И тут вышел вперед Изегельдей:

— Стойте, сыны мышей и зайцев! Стойте, недостойные зваться воинами! У нас тоже есть огненная палка. Я сейчас буду убивать врагов ее огнем!

Он нацелил свою пищаль прямо в грудь Григорию. Дашутка кинулась загородить собой своего хозяина и друга.

Стукнул кремень, со страшным грохотом разорвалась пищаль в руках Изегельдея. Потрясая окровавленными руками, Изегельдей принялся топтать упавшую на землю пищаль. Он рычал при этом как зверь. Остяки еще сильнее припустились бежать, вопя:

— Огненные духи не послушались князя!

Григорий успел выстрелить им во след и крикнул:

— Знайте, поганцы, как противиться нашему огненному богу!

После боя сделали привал у ручья. Григорий извлекал стрелы у раненых, рассекая тело кинжалом, дабы вытащить наконечники. И тут же прикладывал к ранам травы, целебный бальзам. Тогурма вытерпел операцию молча, Апса подвывал и причитал:

— Нас мало, а их много, в изегельдейкином городке человек три раза по сто.

Григорий сделал себе перевязку на рану. Сказал Апсе:

— Не трусь. Я научу тебя стрелять из огненной палки.

— Не хочу. Я видел, что стало с Изедельгеем.

— Изегельдей сам виноват. Он обидел огненную палку. Он слишком сильно накормил ее зельем и слишком туго забил ей в рот свинец. Так ему и надо!

Бадубайка покачал головой:

— Теперь у нас нет коней. Изегельдейка жил со стариком отшельником, у которого в животе по ночам пел маленький кузнечик. Тот старик если плевал в тайге, то из каждого плевка получалась жаба. И она была не простая. Если кто к ней прикасался, тотчас же становился маленьким, как муравей, и даже меньше. Такие маленькие люди до сих пор живут подо мхами и лишайниками в бору возле реки Обы.

Изегельдей обязательно напустит на нас шайтанов, и мы все пропадем. Или он сделает нас маленькими, меньше муравьев.

— Не ной, Бадубай! — отвечал Григорий. — Против шайтанов и прочей нечисти у нас есть кресты на груди. Тебя мы тоже можем крестить, и тебе сразу станет легче.

И когда зашли за лесок, где было небольшое озерко, Григорий затолкал Бадубая в озеро, велел ему окунуться с головой, поднял крест и возгласил:

— Крещается раб божий Никола!

— Будешь Николаем теперь, — сказал он мокрому Бадубайке.

Тот дрожал от холодного купания и говорил так:

— Крещаюсь, не крещаюсь. Хоть я Никола, хоть Бадубай. Я всегда в созвездии Ковша видел звезду, значит — зоркий, я мог догнать зайца, я мог ломать сухое конское бедро. Но я знаю, изегельдейкин шайтан заведет нас к Балабайкину острову. Там среди болот всегда кто-то звонит, пропадем…

Пешком идти по тайге было трудно. Ночевали на холме, где было посуше. Встали на рассвете, продрогшие, изъеденные комарами. И все потому, что Бадубай-Никола настоял, чтобы не разводили костер, не привлекали к себе внимание.

— В земле черви, в воде — черти, а хуже чертей комары в тайге! — сказал Григорий. — Когда будет жилье?

— Жилье будет возле Обы, это изегельдейкин острог, — пояснили остяки. — Тот острог нам не взять, там их много, а нас — как пальцев на одной руке.

Продирались сквозь заросли шиповника, боярки, смородинников и кисличников. Туман, как молоко, лежал в ложбинках. Удивительные по размерам грибы-боровики неожиданно высовывали черные и коричневые шляпы изо мхов.

Вдали что-то такое брезжило. И еле слышный звон донесло ветром.

— Так я и знал! — схватился за голову Бадубайка. — Шайтан нас уже на Балабайкин остров затащил. Теперь мы пропали. Здесь будем помирать.

— Каркаешь, как ворона! — воскликнул Григорий. — Где остров?

— Где, где! У нас под ногами! Видишь кедры? Колокол слышишь? Мы на острове. Все, кто сюда близко подходил, — помирали. Иэегельдей колдовал, и нас шайтан привел прямо сюда. Я так и знал! Я говорил! А ты меня купал в воде и думал, что это поможет!

Григорий слышал звон колокола все явственнее. Вдруг он увидел в траве скелет человека, неподалеку от него лежал и скелет собаки.

— Охотник помирал, — шепнул Бадубайка, — мы тоже так будем теперь лежать.

Прошли дальше среди приземистого и кривого вырождающегося кедрача. Стали видны привязанные к кедрам берестяные короба.

Григорий махнул саблей, разрубая берестяной короб, из него вывалился скелет ребенка. Другие малые скелеты Григорий обнаружил в дуплах деревьев.

Кое-где находились ножи и наконечники стрел, мониста, браслеты. Но все это было из меди. Серебра и золота здесь не было.

Откуда же — звон? Он раздавался то громче, то тише. Наконец Григорий вышел на полянку, где одиноко стоял толстый кедр, к одной из его ветвей был привязан корабельный якорь, внизу, впившись острыми лапами в землю, покрытую мхами и лишайниками, располагался — другой. При порывах ветра ветвь качалась, и верхний якорь ударялся о нижний.

Григорий вдруг почувствовал удушье. Оглянулся на спутников. В ужасе держался за горло Бадубайка, встав на четвереньки, крутила головой Дашутка. Томас с вытаращенными глазами пытался сорвать с себя латы, Тогурма и Апса с воплями катались по земле. В воздухе чувствовался приторный запах, он как бы забивал грудь.

Григорий вынул из-за пазухи белый плат, намочил в ручье, стал через него дышать и стало легче.

— Мочите в воде тряпицы, у кого есть, рвите рубахи, мочите, дышите через мокрое, и айда отсюда — быстрее!

Григорий шел, падая, подбадривал других. В голове словно сидели кузнецы со своими наковальнями и молотками.

Оглянувшись, Григорий увидел, что Дашутка обмерла, не движется. Побежал, подхватил ее, поволок.