Одну группу казаков-эмигрантов составили представители правого монархического крыла под предводительством друзей и сторонников генерала П.Н. Краснова; вторую – бывшие центристы – сторонники генерала А.П. Богаевского, который сменил Краснова на посту донского атамана. Я лично всегда поддерживал дружеские отношения с представителями обеих групп и отказывался встревать в их внутренние свары.

Из казаков правого толка за границей отдельного упоминания заслуживают остатки лейб-гвардии Казачьего полка, выказавшие перед лицом суровых испытаний особенно стойкий дух. С ними были также несколько офицеров нашей Гвардейской донской казачьей батареи. После гибели в Крыму белой армии барона Врангеля они были эвакуированы вместе с остатками его войск. Некоторое время они провели в Югославии на пограничной службе и строительстве горных дорог вдоль границы с Албанией. Потом они все вместе переехали во Францию. Две сотни офицеров и рядовых работали там как единый коллектив, бок о бок; все, независимо от чинов и званий, занимались одной и той же тяжелой неквалифицированной работой – разгружали вагоны на Северном вокзале в Париже.

При этом в свободные от работы часы все они добровольно сохраняли привычную военную организацию: офицеры, сержанты и рядовые питались и отдыхали отдельно и соблюдали привычную военную дисциплину, как в части. Это, безусловно, может служить убедительным свидетельством морального авторитета офицеров. Все это прекрасно описал знаменитый французский художник-баталист Первой мировой войны Жорж Скотт в статье под названием Les Chevaliers Mendiants («Нищие рыцари»). Через несколько месяцев после выхода статьи в 1928 г. я был во Франции в отпуске и заехал к ним, так что могу засвидетельствовать, что в статье не преувеличен замечательно сильный esprit de corps (корпоративный дух), владевший этими людьми.

Если говорить о дальнейшем, то я рад заметить, что бывшие члены этого знаменитого полка русской императорской армии, за одним или двумя исключениями, во время оккупации Франции не пошли на сотрудничество с нацистами и не отозвались на их призывы.

Тем не менее некоторые группы казаков сотрудничали с гитлеровскими армиями вторжения. В большинстве своем это были люди, оставшиеся в Советском Союзе или вернувшиеся туда после Гражданской войны 1918–1920 гг.; при новом приближении германских армий к основным казачьим регионам они спонтанно начали партизанскую борьбу против коммунистов. Нацистское командование объединило некоторые из этих мелких отрядов в кавалерийский корпус под командованием немца, генерала Гельмута фон Панвитца. Однако корпусу не доверили действовать в России, а отправили в Югославию на борьбу с красными партизанами Тито.

На фото 40 и 41 можно видеть казаков в нацистской армии. Офицер на фото 40 и казаки во втором ряду на фото 41 определенно не с Дона; это кубанские или терские казаки, так как одеты они в кавказские черкески. Офицер на фото 40 во время Первой мировой войны, должно быть, был рядовым, так как на груди у него солдатский Георгиевский крест. Форма и знаки различия у этих казаков еще от Российской империи, но поверх всего ясно можно разглядеть эмблему гитлеровского вермахта – орла с распростертыми крыльями, чем-то напоминающего значок пилота.

Это несовместимое сочетание наглядно показывает, какое смятение царило в умах этих людей. Похоже, что большинство из них все еще думали о возвращении к прежней свободной, легкой и привилегированной жизни – такой, какой она была до революции 1917 г. Они не понимали, что нацистская Германия использует их только как пешки, в собственных интересах, причем интересы эти враждебны не только всему русскому, но и вообще всем ветвям славянской расы.

Стремясь, чтобы большинство казаков этого не понимало, пропагандистская машина нацистов попыталась навязать им нелепую идею «Казакии», согласно которой казаки были вовсе не русскими, а потомками скифов, древней неславянской расы[98]. Во время Гражданской войны 1918–1920 гг. на юге России, где шла борьба, никто даже слова такого не слышал – «Казакия». Это понятие появилось в Центральной Европе между двумя мировыми войнами и использовалось как часть общего плана расчленения не только Советского Союза, но и преимущественно великорусских территорий тоже.

В декабре 1927 г. в Праге, столице Чехословакии, начала раз в две недели выходить двуязычная (на русском и украинском) газета под названием «Вольное казачество». Примерно через четыре года в ней был напечатан «Проект конституции Казакии». В предисловии объяснялось, что название «Казакия» должно означать союз семи «единиц» – Дона, Кубани, Терека, Астрахани, Урала, Оренбурга (это шесть регионов бывших казачьих «войск» под теми же названиями) и Калмыкии.

Особая благодарность за помощь в подготовке проекта конституции была выражена профессору Украинского университета в Праге О.О. Айхельманну. Никаких других имен не упоминалось. Таким образом, ясно, что украинские эмигранты-сепаратисты, которые позже навязали мистическую «Казакию» американскому конгрессу, наверняка приложили руку и к созданию этого мифа.

Насколько мне известно, степень участия нацистов в изобретении «Казакии» до сих пор не установлена. Тот факт, что конституция этой мифической страны была опубликована в 1932 г. – за год до прихода Гитлера к власти – и что публикация эта имела место в Праге, ничего не доказывает. Следует помнить, что нацисты начали готовить свою идеологическую программу завоевания и разделения земель Восточной Европы задолго до прихода к власти и что многие судетские немцы в Чехословакии с самого начала поддерживали их. Напротив, более поздние попытки нацистского правительства развить концепцию «Казакии» зафиксированы в многочисленных документах, хотя им и не удалось произвести впечатление на огромное большинство казаков. Опубликованы и данные о том, как некоторые «казакийские» лидеры (живущие теперь в Соединенных Штатах) щедро осыпали Гитлера похвалами и обещаниями поддержки, когда тот в 1941 г. напал на Советский Союз.

Некоторая часть современной западной антирусской пропаганды пытается представить генерала Петра Краснова духовным предшественником и сторонником «казакийских» сепаратистов. Это совершенно неверно. Я уже описывал подлинное отношение П.Н. Краснова к подобным вопросам в 1918–1919 гг., когда он был атаманом Всевеликого войска Донского. Ввиду той важности, которую приобрели его действия с момента признания в 1959 г. конгрессом США мифической «Казакии» и ее сепаратизма, я изложу теперь то, что мне из личных контактов и переписки известно о более позднем периоде. Я точно могу сказать, что он не изменил своего отношения.

В то время, когда я жил в Германии, генерал Краснов и его жена тоже жили там. Мы не слишком часто встречались, так как жили они в Кастле-Зеон, довольно далеко от Берлина, – в Баварии, если я правильно помню, – но часто обменивались письмами. Генерал, по всей видимости, испытывал ко мне самые дружеские чувства; об этом свидетельствуют подписанное для меня репринтное издание его записок 1922 г. о том, как он руководил сражениями на Дону (фото 28), и личное письмо 1927 г. (фото 32).

Однако