подевал машину. Я чувствовал себя так, будто запустил в голове череду неумолимых глубоководных взрывов.

Понимаете, я знал, что только что совершил одну из величайших ошибок в жизни. Мне и раньше случалось переспать с теми, с кем не следовало бы, но глупость такого масштаба удалась впервые. Стандартных вариантов после подобных поступков два – либо продолжить “отношения”, либо полностью разорвать их. В прошлом я пробовал и то и другое, причем с разной степенью успешности, но теперь полностью разорвать отношения никак не получится, а вот что касается их продолжения… Пусть даже это не шло бы вразрез со служебными правилами, но я же толком не способен ни есть, ни спать, ни купить средство для мытья унитаза, я кидаюсь на подозреваемых, в суде несу околесицу да еще требую посреди ночи, чтобы меня увезли с археологических раскопок. При мысли о постоянных отношениях со всеми их обязанностями и сложностями мне хотелось свернуться калачиком и захныкать.

Я так устал, что ноги едва держали. Ветер швырял в лицо пригоршни мелких капель, и я с нарастающим чувством катастрофы перечислял про себя, что именно мне отныне недоступно: нельзя пить всю ночь вместе с Кэсси, нельзя рассказывать про девушек, нельзя оставаться у нее ночевать. Больше я никогда не сумею видеть в ней лишь Кэсси-просто-Кэсси, своего в доску парня, только куда привлекательнее парня. После того как я посмотрел на нее другими глазами, эту возможность я утратил. Каждый знакомый фрагмент нашего общего прошлого превратился в минное поле, утыканное коварными нюансами и намеками. Я вспомнил, как всего несколькими днями ранее, когда мы сидели в парке, Кэсси полезла ко мне в карман за зажигалкой. Она сделала это машинально, продолжая что-то рассказывать, и мне ужасно понравилась эта ее непринужденность.

Понимаю, звучит невероятно, учитывая, что все, начиная с моих родителей и заканчивая придурком Куигли, давно этого ожидали, однако у меня самого подобного и в мыслях не было. Господи, какие же мы были самодовольные, какие заносчивые в своей уверенности, что уж мы точно исключение из древнейшего правила. Клянусь, прежде, оставаясь ночевать у Кэсси, я вел себя целомудреннее младенца. Кэсси наклоняла голову, вытаскивала из головы заколки, а чересчур сильно дернув себя за волосы, корчила гримасу. Я засовывал носки в ботинки, чтобы утром Кэсси не споткнулась и не упала. Знаю, вы скажете, что наша наивность была наигранной, но если вы согласитесь поверить хоть чему-то из рассказанного мною, то поверьте: ни один из нас и предположить не мог такого поворота.

До Монкстауна я дошел, но домой не хотелось. Тогда я дошагал до Дун-Лэаре, уселся на стену в конце набережной и стал наблюдать, как тепло одетые парочки на непременной воскресной прогулке радостно приветствуют друг дружку. Я просидел там до темноты, пока совсем не окоченел, а патрульный не начал подозрительно на меня коситься. Мне почему-то захотелось позвонить моему старому другу Чарли, вот только номера его у меня в мобильнике не было, да и что бы я ему сказал.

* * *

В ту ночь я спал словно после драки. На следующее утро, когда я пришел на работу, в голове еще гудело, глаза были красные, а кабинет наш как-то неуловимо изменился – я будто провалился в иную, враждебную реальность. На столе Кэсси лежали документы по моему старому делу. Я сел и попытался работать, но сосредоточиться не удавалось. Дочитав предложение до конца, я уже забывал, о чем говорилось в его начале, и принимался читать заново.

Наконец появилась Кэсси – раскрасневшаяся от ветра, с растрепанными кудряшкам, в красном берете с помпоном.

– Привет. Ты как?

Проходя мимо, она погладила меня по голове, а я не сдержался и отстранился. Рука замерла, и Кэсси тотчас же отдернула ее.

– Отлично.

Кэсси повесила рюкзак на спинку стула. Краем глаза я заметил, что она смотрит на меня, но головы не поднял.

– Сейчас на факс Бернадетт пришлют копии медицинских карт Розалинд и Джессики. Бернадетт велела забрать документы и в следующий раз давать не ее номер факса, а наш. И сегодня твоя очередь ужин готовить, но у меня только курица, поэтому если вы с Сэмом хотите что-нибудь другое… – Голос ее звучал совершенно естественно, как если бы ничего не случилось, и тем не менее в нем прятался вопрос.

– Знаешь… Сегодня я ужинать не приду. У меня дела.

– А-а, ну ладно. – Кэсси сняла берет и провела рукой по волосам. – Тогда, может, по пиву, если закончим вовремя?

– У меня сегодня никак не получится, прости.

– Роб, – проговорила она, немного помедлив, но я так и не поднял головы.

На миг мне показалось, что она еще что-то скажет, однако тут дверь открылась и в кабинет ввалился Сэм, свежий и бодрый после выходных в деревне. В одной руке он держал допотопные аудиокассеты с записями, а в другой – стопку факсовых бумажек. Никогда еще я так не радовался ему.

– Всем доброе утро. Это вам, с приветом от Бернадетт. Как выходные?

– Отлично! – хором ответили мы.

Я забрал у Сэма бумаги и предпринял попытку вчитаться. Сосредоточиться стоило мне великого труда, семейный врач Девлинов писал как курица лапой; Кэсси с нарочитой терпеливостью дожидалась, когда я передам ей очередную страницу, наклонялась она слишком близко, и от этого нервы у меня были на пределе, уловить даже самые основные факты стоило громадных усилий.

Похоже, когда Розалинд была маленькой, Маргарет переживала из-за каждой мелочи – стоило дочке подхватить простуду, как ее тащили к врачу, и все же по сравнению со своими сестрами Розалинд отличалась неплохим здоровьем. Никаких серьезных заболеваний, да и травм тоже. Джессика три дня пролежала в инкубаторе для новорожденных, а когда ей было семь, свалилась со шведской стенки в школе и сломала руку, примерно с девяти у нее начали фиксировать недобор веса. И Джессика, и Розалинд переболели ветрянкой, и обе получили все необходимые прививки. В прошлом году Розалинд удалили вросший ноготь.

– Судя по медкартам, ни насилия, ни синдрома Мюнхгаузена, – сказала наконец Кэсси.

Сэм слушал запись телефонных разговоров: Эндрюз долго и раздраженно обсуждал что-то с риелтором. Не будь рядом Сэма, я, наверное, вообще не ответил бы Кэсси.

– Но тут нет ничего, что полностью исключало бы это. – В своем голосе я услышал напряжение.

– Как ты вообще докажешь, что насилия нет? Можно только сказать, что на него ничто не указывает. И я думаю, это и синдрома Мюнхгаузена тоже касается. Как я уже говорила, Маргарет в любом случае под описание не подходит, а значит… Суть синдрома Мюнхгаузена в том, чтобы