на тему «искусство при свете совести».

Два следующих примера показывают аномальную переходность, основанную на зевгме:

Я тебя скучаю, люблю и верю,

и слова подходят совсем простые

говорить с тобой молчаливым зверем

обо всем на свете – ночами. Ты и

представленья, в общем-то, не имеешь,

до чего я рада, что мы навеки

Надя Делаланд. «У тебя на небе сегодня полночь…» [1235] ;

Маленькая Тата!

Это – я, твоя бабушка

Большая Тата.

Бабушка бабочка бабушка бочка

Помнишь как на варикозных своих колоннах

Семенила Я за Тобой вдоль сада

Как ты стеснялась смеялась меня

Притворялась что ты сама по себе

Вот теперь ты и вправду сама

И я сама

В Саду

Папа твой заболел и уехал недавно

Люди перезванивались и спрашивали: «Как ваше здоровье?»

И только слышали, тот заболел, та в больнице.

Все понимали, что это значит.

Полина Барскова. «Воздушная тревога» [1236].

В тексте Нади Делаланд элементы зевгмы Я тебя скучаю, люблю и верю объединены грамматическим значением глаголов первого лица настоящего времени, но они, в соответствии с нормой, должны управлять разными падежами местоимения (скучаю по тебе – люблю тебя – верю тебе). Понятно, что производящим элементом для перемещения транзитивной модели за пределы нормы является выражение я тебя люблю. Существенно, что глагол люблю в этом тексте занимает позицию просодически не выделенную: главное формульное признание как будто скромно прячется в середину конструкции с однородными сказуемыми.

У Полины Барсковой в строке Как ты стеснялась смеялась меня зевгма определяется перемещением слова меня в конец высказывания (нормативно было бы Как ты стеснялась меня, смеялась). Аномальная транзитивность глагола смеялась системно поддерживается переходными глаголами осмеивать, высмеивать.

Авторские переходные глаголы с каузативным значением нередко заполняют лакуны, замещая отсутствующие в языке слова для выражения конверсивных отношений[1237], например в таких текстах:

чешуйчатый осенний холодок пробегая вздрагивает меня

и замирает поодаль серою ящеркой

Александр Месропян. «ничего не бойся пока я рядом…» [1238] ;

и кто кому потом докажет

что кто кому-то просто псих

зима приходит   шьет и вяжет

и замерзает малых сих

Александр Месропян. «собака молча пробегает…» [1239] ;

на краю деревни почта

в центре рынок и тюрьма

и тебя исчезнет почва

и деревья и дома

и меня исчезнет нафиг

поперек течения

грязной речки грустный траффик

прям по назначению

Александр Месропян. «Страдания» [1240] ;

Какой ты тихий, примеряя шапки!

Шаткий воздух в зеркале наклоня.

Ты думаешь, у меня есть шансы?

Ты, малыш, выздоровеешь меня.

Алексей Парщиков. «Матвею» [1241] ;

Облетает лето. Осень

наступила, как в стакане

танец

медленных чаинок —

листья спят (Арсений, Осип,

Александр, Александр),

Спите, листья, осень, спи нас.

Надя Делаланд. «Облетает лето. Осень…» [1242] ;

когда за мной перестали наблюдать —

установили календарные даты

я отстранилась —

на меня слетелись облака и налипли

тогда надвое раскололось ничто —

одна часть возникла а другая простёрлась

в ней ночую моё сердце —

жду души потепления

боюсь – не дождусь – засну

Наталия Азарова. «когда за мной перестали наблюдать..» [1243] ;

Ты веришь в Бога? Он меня живёт

минуя тело спящими ночами

а в комнате – московский снег идёт

и девушка проходит между нами

Андрей Поляков. «Новая Эллада Чёрная тетрадь» [1244] ;

 в небе ослепительный звон, страстные звенят падежи,

 милый мой, пошел бы ты вон, я тебя люблю не по лжи,

 я тебя живу не шутя, я тебя хочу, не любя,

 я такая, брат мой, дитя, что давно не знаю себя.

Давид Паташинский. «в небе ослепительный звон, страстные звенят падежи…» [1245] ;

Так и живём – ни слова в простоте,

Казалось бы, пора устать казаться,

Поскольку, так сказать, уже не двадцать.

Поскольку всё не то, и мы не те,

Какими нас прикинул на листе

Фотобумаги девять на двенадцать

Фотограф. И опять не оправдаться.

И вот теперь в бездарности, тщете

И страшной скуке мы стареем тут,

Не помня времена, когда любили,

Поскольку, извини, напрасный труд…

Здесь всё без вариантов – или-или:

Мы живы – нас уже похоронили;

Мы умерли, а нас ещё живут.

Дмитрий Мурзин. «Так и живём – ни слова в простоте…» [1246] ;

Верен каждый поворот,

моё сердце воду пьёт,

все предметы как пароль

от одной реки.

Сердце смотрит в глубину – это от любви.

Ты живи меня одну, без меня живи.

Екатерина Боярских. «Муха по небу идёт, как по потолку…» [1247] ;

Чей праздник здесь жил, волосами звеня?

Чьи флейты мистерий? Чьи магий мантильи?..

Меня не любили – болели меня…

(Чье сердце столиц?)… и, естественно, мстили.

Виктор Соснора. «Хутор потерянный» [1248].

Последний из этих примеров с аномальным прямым управлением примечателен тем, что импульсом к транзитивации глагола болеть, возможно, является рифма жалели – болели. Предположительно, механизм сдвига таков: *не жалели меня → болели меня. Синонимия слов любить и жалеть в русском языке, особенно в просторечии и диалектах, хорошо известна. В таком случае сдвиг валентности порожден стиховой структурой.

Б. А. Успенский показал, что загадочные метафоры О. Мандельштама часто объясняются созвучиями, в том числе рифменными, со словами или не вошедшими в текст (Вода голодная течет ← *холодная), или вошедшими в иных, нестандартных для языка сочетаниях, формах, значениях (Песнь одноглазая, растущая из мха, – / Одноголосый дар охотничьего быта ← *одногласая) (Успенский 1996: 314, 320). Современные авторы, во многом поэтические ученики Мандельштама, распространяют эту поэтику замещения и на грамматику.

Импульсом сдвига в контекстах со словом жить являются не внутриязыковые ассоциации, а, скорее всего, исключительно когнитивная потребность заполнить лексико-грамматическую лакуну:

Бога вообще нельзя понять вне грамматики и метафизики переходности <…> Бог не просто нас творит в начале и спасает в конце (если мы сами того захотим), но он есть