Времени – нет.

Оно и тебя не минует,

В жестокий возьмет переплет,

Измучит, переименует,

Верхушкою в землю воткнет.

Но дудки! Не вымру, не сгину.

Характер задумчив, да крут.

Не высушило сердцевину,

И корни к весне – расцветут.

– О крона моя корневая,

Всю правду теперь шелести. —

…И,

заново мир открывая,

Пронзительна зрелость живая,

Как детство – от двух до пяти!

Татьяна Бек. «Не думай захлопывать дверцу…» [1221] ;

Похоть и Смерть – вот две любезные девицы,

щедрые на поцелуи, в самом соку,

чье приснодевственное чрево под рваниной

вечно трудясь, не тяжелело никогда.

Злополучному поэту, врагу фамилий,

фавориту ада, негодному льстецу,

погост и лупанар кажут под своим кровом

ложе, на котором угрызений не ждут.

Домовина и спальня, всхожи богохульством,

две сестрицы, предлагают наперебой

грозные утехи и ужасные неги.

Похоть, когда меня похеришь лапой гнусной?

Смерть, когда ты придешь соперничать меня,

к смрадному мирту привив черный кипарис?

Игорь Булатовский. «Бодлер. Чужая поэма» [1222] ;

У барашка в башке барабашка.

Барабашка бунтует барашка:

– Соберись, убирайся, беги,

Барабашку… башку береги!

Барабанит Курбан да с Байрамом,

Ой, не станет барашек бараном.

А барашек башкой «Бе-бе-бе…».

Покорился барашек судьбе.

Да не будь ты бараном барашек,

Надо слушать башки барабашек!

Борис Гринберг. «У барашка в башке барабашка…» [1223] ;

и отразится в нас времени круг

алым венцом обелиска,

и направляющий времени друг

скажет лицом василиска:

вы меня таяли, в ложках несли,

клали в себе на лопате.

Вот же в подарок вам камень Земли,

в огненной, облачной вате.

Василий Бородин. «Слизь боевая, дурные слова…» [1224] ;

Лети меня, Туполев, туда, обратно,

я остаюсь навсегда в дорогой глуши

голубого снега, умноженного стократно

на малиновый звон души.

Давид Паташинский. «аэроплен» [1225] ;

Ах, река, река,

Теки меня с собою.

Ах, река, река,

Теки меня с собою…

Дина Гатина. «На крышах» [1226] ;

что это мы все о теле да деле

что ж о душе не поговорим?

знаешь, она, эта старая сука,

ночью дрожит и воет без звука

вот эту дверку давай затворим

дверка с секретом, с замочком латунным

петельки смазаны – не скрипят

масляным блеском да отсветом лунным

выдадут разве? Рассвирепят

и растревожат больное сознанье

тонкой полоской – света иглой

опытом ужаса, мукой до знанья

перемоловших и нас с тобой.

Тамара Буковская. «что это мы все о теле да деле…» [1227] ;

Неустроен и рассажен

Между кóзлами конечностей

Бродит лось угрюм и важен

Машет рогом по окрестности

По ветвям туманной влажности…

Сзади – бешеный от тучности

Буян не знающий усталости

Свинья с султаном на загривке

Храпит свои святые радости

Губою щупает обрывки

Крапивы едких земляник

И одуванчик выпрямленный рядом

К багряным векам ей приник.

Анри Волохонский. «Ветеринар бегущий» [1228] ;

…Это – умное время коротких пустынных поездок,

где – ни флирта, ни друга, ни гнева. Ни горя, ни пыла.

<…>

Где идём через холод огня через отблеск зловещий.

Словно дети в пещи – мы идём, любопытствуя вещи.

Мария Каменкович. «Время коротких поездок» [1229] ;

Ничего не поделать с тем, как

речка Яуза валит в стенках,

сам себя вырывает с мясом,

закатает закат себя сам.

Зарастает себя пожарка,

человек большой и вожатый

сигарету заложит в шапку,

а другую отдать не жалко.

Олег Вулф. «На Яузе» [1230] ;

Гуси себя скрипят

с головы до пят.

Вечеро спичное.

Начисто утречно, птичное.

Олег Вулф. «Путник» [1231].

Во многих подобных случаях импульсом к нарушению нормативной сочетаемости являются синонимичные выражения с переходными глаголами (морошку у челяди ныть ← выпрашивать морошку нытьем; мыслил теорему ← доказывал теорему; машет круги ← делает круги; плачет слезы ← льет слезы; сожалея молодость ← жалея молодость) и т. п.

Глагол в строке Я землю кочевал, я ночевал в могилах у Виталия Пуханова, вероятно, производен от глагола корчевать под влиянием синонимов исходить, изъездить и с рифменной поддержкой формой ночевал:

Я более себя обманывать не в силах,

Я землю кочевал, я ночевал в могилах,

О смерти и любви не знаю ничего,

А мертвых вспомню всех до одного.

На свете смерти нет – я не нашел следа.

И мертвый вторил мне: «О, да!»

Виталий Пуханов. «Когда звезда суровая взойдет…» [1232].

Можно сказать, что форма корчевал является контаминацией форм кочевал и ночевал.

Слова заползая мель у Д. Паташинского могут быть поняты как ‘заполняя собой мель’:

побудь со мной все остальное блохи

заря роса и утренняя шмель

настанет май последствия неплохи

скрипит корабль заползая мель

Давид Паташинский. «побудь со мной все остальное блохи…» [1233].

Рассмотрим подробнее сочетание грешу слова:

О милая,

   прости мне окаянство,

Храмовника любви густое свинство,

Кровищу горловую краснобайства,

<…>

Он горевал:

– Вот я грешу слова,

Словесничаю, совершаю слово

И тем слыву

От срама и до славы.

И клянчую у родины права.

Виктор Ширали. «Как женщине единственною? Как?..» [1234].

Компрессия здесь очевидна: ‘я грешу, говоря грешные слова’.

Фразеологическая основа сочетания грешу слова, видимо, такова: во-первых, это нормативные конструкции, в том числе идиоматические, в которых слова – прямой объект: говорить слова, писать слова, ронять слова, бросать слова на ветер; во-вторых, существует расхожее выражение грешить стихами, например в молодости и я грешил стихами. Никакого греха, собственно, при таком употреблении глагола в виду не имеется. А в стихотворении Виктора Ширали – имеется, и у слова грешу в тексте появляется валентность воздействия на объект и/или креативная валентность. По-видимому, здесь можно говорить о склеивании валентностей (см.: Муравенко 1998). Креативная валентность, внесенная в глагол грешу, поддерживается продолжением высказывания: Словесничаю, / совершаю слово. Обратим внимание на стилистический контраст предикатов совершаю слово и клянчую. Он обозначает противоречивое отношение к писанию стихов (от срама и до славы) в рефлексии