Парень что-то крикнул ему.

Оззи оглянулся через плечо и увидел, что молодой охранник стоит у него прямо за спиной.

– Что?

Загорелая рука охранника лежала на деревянной рукояти револьвера калибра.38, торчавшей из кобуры.

– Я сказал: живо вылезай из машины! – Он достал оружие и нацелил его на колени Оззи. – На тебе нет никаких перьев, значит, ты настоящий дед. И зовут тебя как? Э-э… Доктор Протечка?

Поддерживаю ставку, сказал себе Оззи.

– Так оно и есть, сынок.

– Ладно, мистер Лерой говорил, что ты можешь объявиться. Оставайся на улице. Мне велели убить тебя, если ты попрешься за ними, и я это сделаю.

– Может быть, я лучше сяду в «Ягуар» и включу кондиционер?

Все так же целясь в колени Оззи, парень мрачно посмотрел ему в лицо. Потом на чересчур короткий миг перевел взгляд на «Ягуар», стоявший на другой стороне дороги.

– Пожалуй, хуже от этого не будет.

– Не мог бы ты достать мою трость из машины? Я не дотянусь до нее.

Охранник недовольно посмотрел на Оззи, явно раздумывая, стоит ли возиться еще и с обыском старикана, потом буркнул: «Да чтоб тебя…» и, убрав оружие в кобуру, шагнул к «Мустангу».

«Бог простит меня», – подумал Оззи. Главное, не забыть, на кого он работает: он солдат их армии. Он отступил за открытую дверь машины.

Когда охранник сунулся в машину, Оззи вытащил из кармана свой маленький пистолетик и, наклонившись вперед, приставил дуло к курчавым волосам на затылке парня.

И, чувствуя, как душа сжалась в груди, нажал на спуск.

Охранник нырнул вперед, носом в сиденье, его ноги согнулись, распрямились и так и остались торчать из машины, сам он захрипел, дернулся, что-то пробормотал, но тут же его тело обмякло, а Оззи обвел затуманенным слезами взором пустое шоссе.

Выстрел, сделанный в машине, вряд ли прозвучал сильнее, чем громкий щелчок, и Оззи не сомневался, что ветер унес звук прочь, не дав никому услышать его.

Он подумал было о том, чтобы запихнуть ноги убитого под рулевое колесо. Потом – чтобы достать трость из-под трупа.

В конце концов он просто оперся на широкую спину охранника, заставив себя смотреть только на кобуру, а не на кровь, выудил оттуда револьвер, повернулся и неуверенной походкой, без привычной опоры заковылял через дорогу, к гиблой часовне в бесплодных землях.

Местность, по которой шли Крейн и Сьюзен, была, словно пол в развалинах Колизея, пересечена множеством траншей, как будто здесь в незапамятные времена обрушились потолки каких-то подвальных коридоров. Стенки траншей спасали глаза от песка, который непрерывно нес ветер, но нисколько не уберегали от тяжести солнечного света.

Каждый раз, когда они вдвоем забирались на песчаный горб, достигавший уровня почвы, Крейн видел, что дальняя стена немного приблизилась.

Начавшая было подживать рана в бедре снова закровоточила, и на джинсах появилось блестящее темное пятно.

В конце концов, поднявшись на очередной бугор, он увидел впереди лишь ровный песок и стену, в которой разглядел древний архитектурный проем, заваленный сейчас кустами перекати-поля.

Крейн повернулся, чтобы взглянуть назад и прикинуть, далеко ли они отошли, но вздрогнул и выругался, разглядев то, что висело на ближайшем кактусе.

Это было подвешенное вниз головой высушенное человеческое тело. Одна лодыжка была привязана к верхушке кактуса, а вторая нога, на вид сухая, как обломок плавника на берегу, когда-то согнулась в колене под действием силы тяжести и осталась такой навсегда. Высохнув, лицо обрело невозмутимое выражение.

Но тут глаза открылись, белки сверкнули на фоне коричневой кожи лица, и Крейн заорал и попятился от аутичной злобы, светившейся в ярких черных зрачках.

Сьюзен сзади тронула Крейна за плечо.

– Ты его помнишь. Пойдем, поздороваемся с другими.

Крейн безропотно позволил повернуть себя к входу.

Его загораживал куст перекати-поля величиной с кухонную плиту, и как только Крейн сфокусировал глаз на нем, вроде бы высохший круглый куст взорвался побегами; резкий пустой удар сотряс перегретый воздух, и Крейн понял, что кто-то выстрелил в куст из дробовика.

Он остановился и уставился на разорванный выстрелом куст.

Услышав два резких металлических лязгающих звука перезаряжаемого дробовика, он обернулся.

В нескольких ярдах позади него по неровной земле осторожно пробирался толстяк, который был одет в деловой костюм и нес под мышкой дробовик, направленный дулом к земле. Крейн отстраненно обрадовался тому, что толстяк появился не в облике бородавчатого шара. На несколько шагов от толстяка отставал еще один мужчина, на котором Крейн, как ни старался, не мог сфокусировать взгляд своего искусственного глаза. Судя по всему, они шли за Крейном и Сьюзен по одной из параллельных траншей.

Костлявые пальцы Сьюзен все так же лежали на сгибе руки Крейна.

– Пойдем, – сказала она. – Познакомишься со мною.

Крейн позволил ей протолкнуть себя в полуразрушенный дверной проем. Потом сделал несколько шагов по следующему просторному открытому сверху и засыпанному песком пространству и, наконец, повернулся и посмотрел на нее.

В голове у него вдруг зазвенело от шока, но он всего лишь сделал шаг назад.

За время, прошедшее с того момента, когда он последний раз фокусировал взгляд на Сьюзен, та избавилась от всех своих одежд. Если бы он обратил на это внимание раньше, то непременно предупредил бы ее о том, что может случиться и что случилось на самом деле – она полностью высохла, и ее нагота теперь ужасала.

Она превратилась в скелет, туго обтянутый тонкой, натянувшейся на жаре кожей, груди висели пустыми мешочками, а в паху зияла дыра, словно у порванной куклы, набитой опилками; глаза и рот у нее раскрылись так широко, что она не могла закрыть их, из всех телесных отверстий валил пар, а язык и глазные яблоки усохли.

Но она улыбнулась, костлявой бурой ногой пнула большой ком пыли, лежавший на песке, широкими шагами направилась к другому такому же кому и тоже оттолкнула его в сторону.

Теперь он заметил, что из песка торчало много таких шаров, и когда ему удалось сфокусировать взгляд на них, он обнаружил, что это моргающие и гримасничающие головы людей, погребенных в песке по шею. А подле них торчали из песка руки, державшие в пальцах сложенные веером карты.

Сьюзен легко перескакивала с места на место, размахивая над головой, как обезьяна, длинными тощими бурыми руками и задерживаясь перед каждым следующим движением ровно настолько, чтобы сбить очередную голову со стебля шеи.

Маразматическое многоголосое пение ветра в щербатых камнях звучало теперь громче, и Крейну вдруг отчаянно захотелось еще выпить.