Отец ему: «А я от Телегина слышал, что цирк – золотое дно, что, как Ленин сказал, он самое главное для нас искусство, вы на особом положении. Снабжение отдельной строкой. Всё – и мясо, и мануфактура».

Петёк: «Оно, конечно, так, но я человек маленький, желающих хапнуть и без меня довольно, мне, если что и отколупнется – крохи. Другим за мелочевкой наклоняться западло, а я не гордый, наклоняюсь, иначе жена и дети давно с голоду бы попухли».

Отец, – продолжала Электра, – на моем веку не брал в руки карты, говорил: любой кидала на зоне, ты и «Отче наш» прочитать не успеешь, без штанов оставит. И все-таки раза три за свои четыре отсидки он играл, каждый раз очень счастливо. С одной стороны, ему тогда так и так был клин, с другой – отец знал, что, кто бы сегодня ни банковал, он хоть втемную скажет – мне еще или, наоборот, хватит, – у него на руках очко. Подобные дни случаются у любого картежника, он их потом помнит до конца жизни. Вот и тут, пока Петёк зажевывал водку мясом, отец вдруг понял, что сегодня ему фарт. И он будет последнее чмо, если его не использует.

За то время, что они сидели разговаривали, – рассказывала Электра, – Петёк, хоть по большей части и плакался в жилетку, успел пару раз поинтересоваться, как идут дела у отца. То говорит: «Вы, дядя Коля, значит, теперь в наших краях батюшкой заделались? Я и тогда, в Протопоповском, видел, что вас к этому тянет».

Другой раз: «Если, дядя Коля, на вашу рясу и крест посмотреть, видно, что вы в полном порядке». Отец каждый раз отмахивался, а тут понял, что зря окорачивает, что есть одна занятная партия, которую они бы могли исполнить дуэтом, сработать ее, так сказать, на пару, и что, если дело поставить грамотно, внакладе никто не останется.

В Перми за столом они с Алимпием много говорили о том, что народ наконец пошел в храм. Приходские священники с ног сбиваются, чуть не до ночи венчают, крестят, придет срок – отпевают усопших. Для этого немало всего нужно – и иконы, и свечи, опять же кресты священнические и облачения, а софринский комбинат при патриархии – один на всех. Там, хоть и пашут в три смены, ежу понятно, не хватает.

Про листовое золото для куполов и про шифер на крышу никто и не заикается, речь о ерунде. До смешного доходит – крестят младенца, а толкового крестика, чтобы ему повесить, нет. Про золото и серебро забудем, за драгоценными металлами государство следит строго, но и простого медного днем с огнем не сыщешь. Сами родители из консервной банки ножницами вырезают жестяной, а потом, чтобы младенчик не поранился, обтачивают напильником.

И не похоронишь по-людски – хочется ведь, чтобы родной человек ушел красиво и чтобы память о нем осталась. Венки из еловых лап пусть как веники, но свяжут, а лент с сороковым псалмом, чтобы их между веток вплести, и таких же лент, чтобы на гроб положить, прежде чем землей засы́пать, на огромную пермскую епархию, жаловался Алимпий, в прошлом году дали всего несколько сот метров. Курам на смех.

Отец Петьку: «Про крестики ты и сам, небось, слышал».

Петёк: «А то нет, про это каждый знает. Мы обоих детей окрестили, – жена настояла, – они слабые получились, вот и решили – вдруг да поможет. У нас тут есть один батюшка, он тихо делает, ни в какие книги не записывает. Опять же и крестики у нас тоже были точь-в-точь, как вы говорите. Банка из-под тушенки, она из нее вы́резала».

И вот, – рассказывала Электра, – когда Петёк сказал про своих детей и про их жестяные крестики, я, – говорит отец, – понял, окончательно понял, что сегодня мне фарт. Прибавь, что и денег полный карман, есть на что зарядить деловых людей.

Так что я без раскачки, сразу: «А скажи-ка, Петёк, в твоей конторе есть умельцы, которые трафареты режут, и чтобы буквы были красивые, то есть не как в новодельной, а как в старой псалтыри?»

Петёк: «Нет, у нас в Соликамске ничего этого нет, мы маленькие и слабосильные, одним словом, филиал, другое дело Пермь, где у нас главная база. В Перми целый цех – всё, что ни попросишь, и вырежут, и прокатают. Хорошие мужики, а один есть – чистый левша, если с ним сговориться, красиво сделает, прямо на загляденье».

Отец: «А он левую работу берет?»

Петёк: «А то нет, конечно, берет, без левой работы совсем зубы на полку».

Отец: «И понятное дело, подход к нему у тебя есть? Знаешь, и сколько возьмет, и как быстро сделает?»

Петёк: «И подход есть, и сделает быстро. Не проблема. Я в Соликамске как раз по этой линии подвизаюсь. А чего надо-то?»

Отец: «Подожди, не гони. Ты лучше вот что скажи: в твоем пермском цеху, может, и небольшой пресс сыщется? А к нему какой-нибудь другой левша вкладыш выточит крестики штамповать, чтобы процесс, как говорится, на поток поставить? Ну и медь нам, конечно, понадобится. Для начала хотя бы пару листов».

Петёк: «Нет, такое мы даже в Перми не делаем, подобные заказы мы в Мотовилиху передаем. Там умельцы почище наших, что хочешь сбацают. В общем, и дешево и сердито. Медь у них тоже найдется».

Отец: «А можно устроить, чтобы пресс доставал один, вкладыш выточил другой, а о меди с третьим договориться? То же и с лентами: у первого голова пусть только о трафарете болит, а второй уже всё как надо прокатывал, и чтобы один про другого ничего не знал?»

Петёк: «И это можно, почему нет? Вы, дядя Коля, только скажите, сколько надо и когда. Вот хотя бы на салфетке делаете бланк-заказ, а я уже как-нибудь организую».

Отец: «Надо много, совсем много».

Петёк, отправив в рот очередную рюмку и нанизав на вилку кружок огурца: «Да вы, дядя Коля, успокойтесь, не нервничайте, сделаем столько, сколько надо, и хорошо сделаем, останетесь довольны. Вы только скажите, сколько и где взять этот самый сороковой псалом. Найдем лист писчей бумаги, вы на нем напишете этот ваш псалом, там же шрифт набросаете, какой вам по душе, а дальше мои люди всё сами сделают, они ученые. Хорошо бы и крестик нарисовать, особенно коли не простой, а с заковыкой, тут тоже, чтобы не облажаться, полезно образчик иметь. А так мы любых крестов, хоть мальтийских, хоть старообрядческих, вагон настругаем».

Отец: «Ну, это понятно, что надо, и напишу и нарисую. Почерк у меня не ахти, для ясности сделаю печатными буквами. Сороковой псалом, что из него взять, чтобы никто ничего не перепутал, напишу на пяти отдельных листках, пока хватит. Кроме того, разлиную бумагу по клеточкам, начерчу пару образцов шрифта – подойдет и тот и другой, – конечно, каждую букву рисовать не стану – твой шрифтовик их в любом справочнике найдет; разговор про то, чтобы разобрался в “уставах” и “полууставах”. То же и с крестиком, нарисую всё точно – и форму и размер. Отсебятину пороть не придется. В общем, что писать и что рисовать – моя епархия, можешь по этому поводу не печалиться.

Теперь другой вопрос. Ты, Петёк, как я понимаю, не просто так в привокзальном ресторане чалишься; в Пермь собрался, разжился командировочными и решил гульнуть? Я тоже еду в Пермь. Сейчас пойдем в кассу, там я тебе билет на купе поменяю, а чтобы не разлучили, с проводником договоримся. Поезд неспешный, у каждого столба кланяется, значит, у нас целая ночь.