Пожалуй, не найти эпохи, когда бы церкви, несмотря на ее господство, не оказывали где-нибудь сопротивления. В смутном XIV веке Бог казался враждебно настроенным к человеку, и тем не менее потребность в единении с Богом никогда не была такой острой — и столь неудовлетворенной Его земными представителями. Церковь была занята войной в Ломбардии, сборами налогов в Авиньоне и постоянной заботой об укреплении своего положения, но все это не отвечало нуждам народа. Монашеское движение мнилось последним оплотом реформирования, но когда и монахи соблазнились наживой, люди, искавшие душевного спокойствия, постепенно стали отдаляться от церкви, прислушиваться к мистическим сектам.

Беггарды, или братья свободного духа, утверждавшие, что обретают Божественную благодать без посредничества священника или святого причастия, не только распространяли свои взгляды, но и сеяли смуту в обществе. Одна из сект добровольной бедности, постоянно протестовавшая против церкви, более века благополучно существовала в Германии, Нидерландах и на севере Франции. Иногда в связи с преследованиями проповедники притихали, уходили в подполье, но в XIV веке они оживились — подействовали светскость Авиньона и «вольнодумство» нищенствующих орденов. Братья свободного духа верили, что Бог в них самих, а не в церкви, они считали себя совершенными, безгрешными и думали, что могут делать то, что запрещено обычным людям. Список таких поступков возглавляли секс и владение собственностью. Братья практиковали свободную любовь и прелюбодейство, их обвиняли в групповом сексе, которым они якобы занимались в своих владениях. Они поощряли нудизм, тем самым демонстрируя отсутствие греха и стыда. Как «святые нищие», братья провозгласили право использовать и брать то, что им приглянулось — будь то цыплята у рыночной торговки или обед в таверне, который они потребляли бесплатно. Пользуясь «правом от Бога», братья даже считали, что им позволено убивать тех, кто осмелится возразить.

Пусть деяния братьев были не так чисты, как теория, побуждения их тем не менее были вполне религиозными. Они не искали социальной справедливости, их волновало только личное спасение. Средневековые ереси были связаны с Богом, а не с человеком. Бедность трактовалась как подражание Христу и апостолам, а также как намеренное противодействие алчности продажных обладателей собственности. Люди, не обладавшие собственностью, считались безгрешными. Это было не отрицание религии, а избыток набожности, стремление к очищению христианства. Подобные взгляды, разумеется, считались ересью: в мистическом отрицании собственности церковь распознала ту же угрозу, что и в проповедях Уиклифа.

В монашеской, намеренно порванной одежде братья свободного духа, словно воробьи, заполонили города — молились, попрошайничали, прерывали церковную службу, насмехались над монахами и священниками. Родом они были из писцов, студентов, инакомыслящих священников и из имущего класса, особенно женщины, язык у них был подвешен, люди эти были, как правило, грамотные. Женщины впадали в мистику из разочарования и поиска экстаза. В бегинажах (общежитиях) они сформировали новую секту — мирской союз для благочестивых целей. Когда в женских монастырях не находилось места, бегинажи давали приют незамужним женщинам и вдовам, или, как писал один епископ, критиковавший бегинок, убежище от «принуждения к брачным оковам». Вступая в секту, женщины давали клятву на верность Богу перед приходским священником или другим клириком; тем не менее движение это не было официально принято церковью. На уличных собраниях бегинки читали Библию, переведенную на французский язык.

В то время как братья свободного духа принимали к себе людей обоего пола, два их главных трактата были написаны или сформулированы женщинами. Одна из них — загадочная фигура, известная как сестра Катерина (Schwester Katrei), вторая, Маргарита Поретанская, написавшая «Зерцало простых душ», в 1310 году была отлучена от церкви и сожжена вместе со своим творением. По ее стопам следовала Хельвига, дочь богатого брюссельского купца, привлекавшая своим учением фанатичных учениц. В 1372 году инквизиция осудила это движение и сожгла пропагандировавшие его книги в Париже на Гревской площади; сожгли и женщину из французской общины, Жанну Добантон, вместе с трупом скончавшегося в тюрьме мужчины-беггарда. Но, несмотря на инквизицию, еретическое движение францисканцев, как и братство свободного духа, упорствовало и расширяло свое влияние.

Все предрекало апокалипсис. Герцог Анжуйский разрешил медицинскому факультету университета Монпелье вскрывать по одному трупу в год, и в 1376 году, глядя на такой труп, заметил, что население сильно сократилось из-за эпидемий и войн, и, «если этот ход событий продолжится, миру придет конец». Под влиянием страшных и непредвиденных происшествий взвинченные умы обратились к магии и сверхъестественному. Французский инквизитор в 1374 году спрашивал у папы, обращает ли тот внимание на колдунов, и Григорий XI заверил, что будет усиленно их преследовать. С начала столетия папство принимало карательные меры в отношении всего сверхъестественного, особенно во время сверхактивного правления Иоанна XXII. В двадцатых годах XIV века папа Иоанн издал несколько булл, в которых называл колдунов еретиками и приказывал их карать, поскольку они заключили «договор с преисподней», оставили Бога и идут на поводу у дьявола. Их книги с магическими заклинаниями папа приказал найти и сжечь. Впрочем, вопреки буллам, случаев преследования отмечено мало, пока не наступила вторая половина века, когда колдовство и демонология не обрели новую жизнь, и тогда были приняты новые суровые меры. В 1366 году совет Шартра приказал каждое воскресенье во всех приходских церквях предавать колдунов анафеме.

Демонология и черная магия были противоположностью ереси, но религиозность в них отсутствовала, поскольку те, кто их исповедовал, искали союза не с Богом, а с дьяволом. На своих обрядах адепты славили Люцифера, называя его царем небесным, верили в то, что он и другие падшие ангелы захватят небо, а архангел Михаил со товарищи отправятся в ад. Договор с дьяволом предлагал удовольствия без раскаяния, радости плотской любви, удовлетворение земных амбиций. За все это требовалось платить вечным адским огнем, во всяком случае многие ожидали этого в Судный день. Демонология, как и всегда, была не более чем помрачением ума, и все-таки церковь считала ее опасной.

Распознать, какая магия является законной, а какая дьявольской, представлялось проблематичным. Уважаемые колдуны заверяли, что, благодаря крещению и изгнанию бесов, их восковые или свинцовые изображения набирают силу, а обряды освящены; мол, Господь добился послушания демонов, и Господу угодно их искусство, поскольку желания людей исполняются. Теологи такие претензии отвергали. Даже если колдуны возвращали загулявшего любовника или излечивали больную крестьянскую корову, помощь они оказывали вне дозволенного церковного канона, без священников и святых. По мере того как времена становились все мрачнее, магию и колдовство все чаще воспринимали как договор с сатаной.

Женщины обращались к колдовству по той же причине, по которой они впадали в мистицизм. В 1390 году в Париже одну женщину подвергли пыткам за то, что она применила магию к неверному любовнику: уйдя к другой, тот сделался импотентом. В результате и колдунью, и неверного любовника сожгли на костре. На следующий год еще две женщины были приговорены к смерти по обвинению в причинении вреда (maleficiam). Поскольку в судах применялись пытки, обвинители вытягивали из людей любые признания, в том числе об обладании бесовской силой; а поскольку обвиняемые зачастую были слабоумными или фанатиками, они тотчас сознавались в наличии у себя таких способностей. Они признавали, что общаются с демонами, утверждали, что заключили договор с дьяволом из-за вожделения или из чувства мести. Говорили, что принимают участие в дьявольских обрядах, летают по ночам и сношаются с дьяволом, принимающим облик огромного черного кота, или козла с горящими глазами, или чернокожего великана с огромным фаллосом и глазами, пылающими, как угли. Дьявол представлялся сатиром с рогами и раздвоенными копытами, острыми зубами и клыками, а иногда и с ослиными ушами, от него исходил серный запах. Знания о магии развивались, чему способствовали и обвинители, и галлюцинирующие обвиняемые; вместе они заложили основу для ненависти к колдовству, проявившей себя во всей красе в следующем столетии.