— До свидания, Роман Сергеевич. Непременно. Как только выпадет случай, так сразу и… Еще раз с наступившим Вас!

… Мы молчим с Люковым всю дорогу до Гордеевска, думая каждый о своем, но машина останавливается у моего дома, и приходит время прощаться. Я говорю ему «До свидания, Илья» и выбираюсь из уютного салона авто в январский мороз. Спешу к подъезду, прыгая в туфельках по снегу, когда его шаги и окрик «Подожди, Воробышек!», нагоняют меня.

Он заступает мне путь и сует руки в карманы короткой кожаной куртки. Смотрит куда-то поверх плеча, покусывая губы.

— Когда вернешься? Завтра? — спрашивает с непонятным напряжением в лице, по-видимому, имея в виду наш общий с ним город.

— Да, утром, — я поднимаю глаза, кутая подбородок в меховой воротник пальто. — У меня третьего экзамен, а завтра консультация. Хорошо бы на нее попасть. Сам знаешь, как Игнатьев не любит, если студенты игнорируют его предмет.

— Высшая математика, — с пониманием кивает Люков, — я помню. Не переживай насчет Игнатьева, — коротко замечает, — я с ним говорил. Экзамен ты сдашь.

— Да? — я на миг теряюсь от такого уверенного заявления, но тут же вспоминаю слова Ильи о том, что математик — жадный сыч, и он с ним договорится. Вот только не приняла сказанное всерьез, хотя должна была, зная парня. — Но как же, Илья… — растерянно моргаю сквозь очки, отводя от лица непослушные волосы, так и норовящие улететь вслед за шаловливым январским ветерком. — Если… Если ты договорился за деньги, то я не смогу тебе так сразу вернуть. Я взяла отпуск на время сессии и… И потом, что Игнатьев подумает? Ведь так нельзя!

— Какая разницачто, птичка? — хмурится парень. — Не ты первая, не ты последняя. Да и не за деньги — за услугу. Но это наши с ним дела, не важно. Послушай, — начинает неуверенно, пока я принимаюсь притопывать на месте, — ты… кажется, у тебя следующий экзамен восьмого?

— Да, термодинамика, — отвечаю я.

— Воробышек…

— А?

— Меня не будет в городе несколько дней. Я должен уехать, но… — Люков наконец-то смотрит на меня из-под темных ресниц, — шестого вернусь. Ты…

Я понимаю его без слов.

— Конечно, Илья. Я приеду к тебе… Если хочешь.

Он вздыхает с облегчением, расслабляя плечи. Запускает пятерню в непослушные под ветром волосы, отбрасывая их от лица.

— Да, хорошо бы, птичка. Тебе понадобится помощь с экзаменом, а наш уговор все еще в силе. К тому же София очень требовательна и неподкупна. Не представляю, как ты самостоятельно справишься.

— Она настоящий кремень, — соглашаюсь я, — с ней будет непросто. Только вот вечер праздничный, не хотелось тебе мешать.

Его колючие глаза холодеют, а рука вновь находит карман.

— Я никого не жду, Воробышек.

— Но ты, быть может… — я хочу сказать «устанешь с дороги и захочешь отдохнуть», но Люков тоже умеет читать мысли.

— Нет.

Теперь уже с облегчением выдыхаю я.

— Хорошо. Тогда, может… Знаешь, я могла бы приготовить для тебя что-нибудь, если ты не против. Хочешь? У тебя такая замечательная кухня и повод хороший. Мне не трудно! — спешу добавить, чтобы скрыть не вовремя проснувшееся смущение. — В ответ за помощь в подготовке к экзамену, конечно!

— Я вернусь к вечеру, но оставлю тебе ключи. Не хочу, чтобы ты ждала.

— А…

— Удобно. Вполне удобно, поверь.

— Хорошо. Тогда до рождественского вечера, Илья?

— Да, до вечера. И до встречи, Воробышек.

Я делаю несколько шагов к ступеням подъезда, но неожиданно оборачиваюсь. Он все еще стоит на месте и смотрит мне вслед. Точь-в-точь как тогда, когда впервые проводил к магазину поздним вечером. Когда оставил у себя дома, заставив приготовить для него черный сладкий кофе.

— Илья?

— Да?

— Спасибо за сказку, что рассказал на ночь. Она чудесная.

Вот теперь он улыбается. Светло, дерзко и с ямочками на щеках. Такой красивый, что захватывает дух. Должно быть, я засматриваюсь на него, глупо таращусь не мигая, потому что он вдруг бросает мне, кивнув на дверь:

— Беги, Воробышек, замерзнешь!

И я бегу. Взлетаю по ступенькам на родной этаж и только там тяжело приваливаюсь спиной к двери. Такая неожиданно послушная и влюбленная, сошедшая с ума девчонка, так крепко прижавшая руки к пылающим щекам.

Ох!

* * *

Университет встречает меня шумом и любопытными взглядами однокурсников. Из-за поломки в дороге рейсовый автобус задержался, и я мчусь по факультету, боясь опоздать на консультацию к Игнатьеву, отвечая на приветствия незнакомых мне парней настороженным кивком и уворачиваясь из чужих рук, так и норовящих обнять меня. Влетаю в учебную аудиторию и застываю, неожиданно натолкнувшись на бурные аплодисменты своих одногруппников.

— Эй, ребята, вы что? — я настолько ошарашена подобным приемом, что испуганно пячусь назад, желая то ли выскользнуть в коридор, а то ли провалиться под землю от неожиданного внимания группы, но крепкие руки Юрки Рябухи ловят меня, крепко заключают в объятия и прижимают к груди парня.

— Попалась, птичка! И она еще спрашивает что?! — смеется парень. — Люди, ну! — обращается он к сгрудившейся вокруг нас толпе студентов. — Чествуем нашу Мата Хари! Она заслужила! Дружно поем дифирамбы и желаем другим факультетам подавиться от зависти, что эта птичка наша! Такой крутой баттл оттанцевала! Стоп! — останавливает указательным пальцем Боброва, когда он пытается меня обнять. — Руками не трогать, Бобер! Пшел прочь! Наша Женечка — девочка раритетная, только с позволения ее парня!

— Тебя, Рябой, забыл спросить! — смеется Бобров, но отступает. — Женька, ну ты даешь! — восхищенно качает головой, обнимая прильнувшую к его боку Наташку Зотову. — Такой всесокрушающий эротизм устроила. Нарьялову развела так, что ей даже убогий стриптиз не помог, не то что жалкие телодвижения подиумной мисски.

— Чт-то?! — я изумленно моргаю, выкручиваясь из объятий Рябухи. — Ты что, Бобров, с ума сошел? Все было прилично… вроде. И-или нет? — хмурю взгляд, вмиг бледнея, впиваясь дрогнувшими пальцами в ладонь Юрки. — Юрка! — требовательно оглядываюсь на признанного остряка, опускаясь на парту. — Скажи, ведь прилично, да?.. Ну, пожалуйста.

— Успокойся, Воробышек, — наклоняется парень к моему виску, оглаживая рукой волосы. — Было кайфово! И так непристойно пристойно, что я твой танец живота надолго запомню! Не думал, что можнотак шевелить пузом.

— Чем?! — я поправляю очки, съехавшие от удивления на нос.

— Женька, — смеется Наташка и дергает меня к себе за руку, отталкивая Рябуху, — ты что, совсем ничего не помнишь?

— Ну, почему же, — пожимаю я плечом, — помню, конечно! — Выдержав многозначительную паузу, признаюсь неохотно. — Смутно. Особенно последний сет. Сначала барабаны, а потом… А потом река и холодное дно. Господи! — хватаюсь за бледные щеки. — Какой ужас!