медленно, но оживал. В бывшем Интимном театре, где собирались заговорщики и приняли решение о начале мятежа, прошел концерт, посвященный современной поэзии. В помещении клуба ткацкой фабрики — женское собрание с повесткой дня: как устроить счастливую жизнь для детей? Второй вопрос — стоит ли женщинам вступать в партию большевиков?

В этой же газете — дискуссия: искусство — просвещение или развлечение? Вывод категоричный, как приговор, не подлежащий обжалованию:

«Почему-то и сейчас еще преподносится пролетариату как “искусство” всякая пошлятина из буржуазного обихода. Надо бороться с этим. Надо твердо установить, что есть искусство и что есть буржуазная накипь».

Опять, словно мусор в проруби, всплыл городской обыватель. Чуть оправился после мятежа и пустился в воспоминания, каким город был до революции. И получалось, что жизнь была райская: лавки и магазины ломились от товаров, в ресторанах и трактирах такие блюда подавали, что пальчики оближешь. Не жизнь, а сплошной праздник.

Одного не хотел вспоминать обыватель — что было два города: один сытый, обеспеченный, а другой голодный, рабочий, где из трех новорожденных двое умирало от голода и болезней. И был мятеж, оставивший сотни детей сиротами, исковеркавший их судьбы.

Долгожданный звонок «эриксона», резкий, как винтовочный выстрел, заставил Лагутина вздрогнуть. На вопрос о «Фултоне» председатель Костромской губчека сообщил, что пароход проследовал мимо пристани без остановки.

Пароль

Произошло то, чего никак не ожидал Тихон. Пароль — «Наконец-то, товарищ Вагин, все сомнения позади», — назвал Сачков.

Тихон уже не раз пытался угадать, кто обратится к нему с паролем, но Сачкова никак не предполагал в этой роли. Наоборот, Тихон нисколько не удивился бы, если б оказалось, что Сачков и есть тот самый враг, которого надо разоблачить.

В том, что именно к Сачкову обратились «истинные патриоты России» с просьбой помочь их человеку на «Фултоне», ничего неожиданного, по мнению Тихона, не было, — желчный, замкнутый, начальник колонии, как никто другой, был похож на человека, которому советская власть встала поперек горла. Не укладывалось в сознании Тихона — что Сачков по собственной воле явился в губчека и сообщил о полученном задании.

Однако пароль назван, и надо действовать совместно с этим человеком, хотя Тихон никак не мог перебороть неприязни к нему.

Лагутин говорил, что с паролем обратятся сразу, как только станет известен колчаковский агент. Но почему тот так быстро раскрылся Сачкову? Что потребовалось ему от учителя?

Впрочем, все это неважно. Главное — враг известен, а значит, уже не так опасен. В душе Тихон испытывал даже некоторое разочарование — без всяких усилий с его стороны, в самом начале плавания враг сам себя разоблачил. Теперь оставалось только внимательно следить за ним, а это, считал Тихон, не так уж и трудно, когда за плечами есть кое-какой опыт.

Через час после того, как Сачков назвал пароль, чекист и учитель сидели напротив друг друга в капитанской каюте, за принайтованным к железному полу узким столиком. Увеличенные толстым стеклом иллюминатора, на стенах тесной каюты, окрашенных в серый мышиный цвет, вспыхивали и дрожали, отраженные волной, солнечные блики.

Слышалось, как шлепают по воде колесные плицы, а в глубине парохода монотонно и натужно работает двигатель, мелкой дрожью сотрясая старый, изношенный корпус «Фултона».

С бледного, замкнутого лица учителя и сейчас, когда они остались вдвоем, не сходила ироническая усмешка. Заговорил отчужденным тоном:

— Лагутин предупредил меня, что я могу обратиться к вам, когда мне откроется тот человек...

Тихон сразу насторожился — по словам Лагутина, сам Сачков просил не называть свое имя Тихону, а теперь учитель так повернул, будто это была инициатива Лагутина. И враг, пробравшийся на «Фултон», для Сачкова не враг, не предатель, а просто «тот человек». Не было ли признание в губчека ловкой, умелой игрой Сачкова? Не заодно ли он с теми, кто подложил динамит? Неужели Лагутин ошибся и не разглядел провокатора?

— Я понимаю, что нарушаю наказ Лагутина, но другого выхода у меня нет. — Сачков протянул Тихону сложенный вчетверо листок бумаги. — Только что подкинули в кубрик.

Тихон развернул и прочитал:

«Сделайте все возможное, чтобы “Фултон” не останавливался в Костроме. Выясните, кто на самом деле Вагин — чекист или агент губпленбежа. Если чекист — почему оказался на пароходе? Что ему поручено? Постарайтесь, чтобы все на “Фултоне” знали, кто Вагин в действительности».

Внизу стояла короткая подпись: «Черный».

Тихон подумал, что кличка очень подходит к этому человеку, который, заставив Сечкова работать на себя, так ловко остался в тени.

Еще раз внимательно перечитал текст записки, стараясь запомнить почерк Черного — крупный, размашистый, с длинными и широкими петлями.

Враг оказался хитрее и изощреннее, чем представлялось Тихону, — он не открылся Сачкову и, видимо, без крайней нужды не откроется.

— Как быть с Костромой? — вывел Тихона из задумчивости голос Сачкова.

— Чтобы Черный поверил вам, надо выполнить его просьбу. Сейчас мы соберем нечто вроде штаба, — и вы сообщите, что по сведениям, полученным вами в губоно, в Костроме есть случаи холеры, поэтому останавливаться там опасно. Если докторша Флексер будет спорить, доказывайте свое, идите на прямое столкновение. Можете заявить, что иначе снимаете с себя всю ответственность. Не исключено, что среди приглашенных будет Черный.

— Ну а что мне говорить о вас? Кто вы на самом деле — чекист или агент губпленбежа?

Судя по записке, Черный сомневается, что Тихон чекист. А если сыграть на этом сомнении, попытаться успокоить Черного? Посоветоваться бы с Лагутиным, но теперь все решения надо было принимать самостоятельно.

— Рассказывайте, что мне поручили обеспечить своевременное отплытие «Фултона» и подбор персонала, но вышла какая-то неприятная история с доктором Вербилиным и после этого меня из губчека не то выгнали, не то временно отстранили и назначили агентом губпленбежа... А теперь я задам вам несколько вопросов. Почему вы решили сотрудничать с нами?

— Боюсь, вам этого не понять, — опустил голову Сачков. — Кровь за советскую власть я не проливал, а словам вы вряд ли поверите. Но то, что обещал Лагутину, я сделаю. Остальное, извините, вас не касается.

— Как сказать, — проронил Тихон, но подумал, что в одном Сачков, пожалуй, прав — ничего они друг другу не докажут. Да и Лагутин не поручал ему выяснять убеждения учителя.

А может, с этого и надо было начинать? Не ошибся ли предгубчека в Сачкове?

— Вы просили Лагутина не называть мне ваше имя. Сейчас вы пытались представить дело иначе, будто это было указание Лагутина.

Сачков заметно смешался.

— Видимо, я просто забыл, — ушел он от ответа.

— Странная забывчивость, — язвительно произнес Тихон. — Кто именно просил вас помочь Черному?

— Обо всем этом я подробно рассказал Лагутину. Не вижу необходимости повторяться.

— Я не знаю этого по вашей вине, — напомнил Тихон.

Сачков заговорил неохотно, словно делая чекисту одолжение, стараясь не встречаться с глазами Тихона:

— Я учился на юридическом факультете Демидовского лицея. Отец всю жизнь проработал земским учителем, состояния не нажил, поэтому деньги на образование я зарабатывал сам, частными уроками. Так познакомился с князем Лычовым — учил его сыновей французскому языку. Человек он был богатый, бывший генерал-адъютант, очень гордился своей родословной — вел ее от Рюриковичей. На мой взгляд, это было более чем сомнительно, однако я благоразумно помалкивал — платил мне князь щедро и в целом относился ко мне хорошо. В то время я снимал квартиру вместе со