Как люди узнают о приближении важных моментов в своей жизни? Наверное, что-то меняется в атмосфере вокруг, в воздухе появляются некие «духовные волны». Массовое экстрасенсорное восприятие или еще что-нибудь в этом роде. Барретт подумал об этом, потому что зал суда округа Лос-Анджелес, который в первые два дня процесса был заполнен до отказа, в среду, казалось, трещал по швам.

Через две минуты после того, как судья Натаниэл Апшо занял свое место, в комнате воцарилась тишина, и секретарь суда привел к присяге очередного свидетеля обвинения.

— …только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог?

— Клянусь.

— Назовите, пожалуйста, свое имя и фамилию.

— Кристиан Леру.

— Произнесите фамилию по буквам.

— Л-е-р-у.

— Садитесь, мистер Леру, — произнес Апшо.

Во время приведения Леру к присяге Майк Барретт внимательно изучал одного из двух основных свидетелей Элмо Дункана. Он ожидал увидеть опустившегося старика, цепляющегося за остатки прошлого достоинства и похожего на какого-нибудь царского вельможу, который, попав на чужбину, работал официантом или швейцаром. Однако ни одежда, ни облик не выдавали в Леру нищего неудачника. Француз был похож на щеголя, на расфуфыренного аристократа, сошедшего со страниц Пруста. Было заметно, что он вновь обрел достаток и благополучие, причем совсем недавно.

Кристиан Леру производил внушительное впечатление. Когда-то он, наверное, был выше, подумал Майк Барретт, но и сейчас выглядел внушительно, что создавало иллюзию высокого роста. Крашеные волосы вились, маленькие выцветшие голубые глазки беспокойно бегали. Некогда орлиный нос с возрастом стал похож на испещренный кровеносными сосудами клюв. На безвольном подбородке виднелся свежий порез от бритья. Леру был одет в голубой костюм в белую полоску с накладными карманами. Пиджак был коротким и тесным, по французской моде. На шее — новый галстук-удавка, в манжетах — запонки с агатами, на ногах — туфли с кисточками. Леру отвечал на вопросы секретаря суда по-английски, с выговором, присущим обитателям района Мэйфер, чуть смягченным едва заметным французским акцентом, который выдавал в Леру парижанина.

Наблюдая, как Леру поднимается на свидетельское место и садится, Барретт вдруг заметил некую вкрадчивость, претенциозность и хитрость. Он решил, что все это должно выплыть на поверхность во время допроса. Возможно, подумал Барретт, удастся использовать это при перекрестном допросе. Сейчас он беспристрастно изучал Леру, забыв о клятве француза говорить только правду. Леру согласился выступить на стороне защиты, а теперь поддерживает обвинение. Ясно, что он просто продался за более высокую цену. Значит, с ним придется очень и очень нелегко. Трудно найти человека более «высоконравственного» и «честного», чем бывшая проститутка. Ну что ж, думал Майк Барретт, будем искать щели в его доспехах, попробуем заглянуть в них и увидеть настоящего Кристиана Леру.

— Ну вот, — прошептал Зелкин, — начинается убийство Дж Дж Джадвея.

Элмо Дункан приблизился к свидетельскому месту и приветствовал изысканного галльского гостя почтительным поклоном.

— Мистер Леру, где вы теперь проживаете?

— Я гражданин Франции и всегда считал Париж своей родиной. Я живу в старинном и тихом квартале Левобережья в Париже.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Я книгоиздатель.

— У вас есть контора?

— Да, на улице Себастьяна Боттина, поблизости от известного издательства «Галлимар».

Майк Барретт удивился и обрадовался. Пожилой издатель порнографии пытается придать себе респектабельности этим упоминанием о соседстве с крупным издательством. Интересно, подумал Майк, кто это придумал, сам Леру или Дункан?

— Мистер Леру, расскажите вкратце о своем образовании. Вы закончили колледж?

— Я закончил Сорбонну, французская литература семнадцатого века, период Расина, Лафонтена, Ларошфуко, Жана Поклена, известного многим под именем Мольер.

Не только претенциозен, решил Барретт, но и ничтожный сноб. Хорошо, очень хорошо.

Очевидно, Дункану тоже пришла в голову эта мысль, потому что он быстро спросил:

— Но вы изучали и современных писателей? Я имею в виду…

Барретт немедленно вскочил на ноги.

— Протестую, ваша честь. Обвинение задает свидетелю наводящие вопросы.

— Протест принят, — кивнул судья Апшо.

Дункан сердито посмотрел на Барретта и вновь повернулся к свидетелю.

— Мистер Леру, вы изучали современных писателей?

— Конечно. Я всегда много читал. Как сказал Валери, хорошо читать можно только тогда, когда имеешь перед собой цель. Я был издателем и хорошо читал, потому что имел цель — быть в курсе литературных дел, чтобы находить новых авторов, которые заслуживали признания.

— Мистер Леру, вы только что сказали, что сейчас занимаетесь издательской деятельностью. Вы владеете какими-нибудь другими профессиями?

— Нет. Я всегда издавал книги, или в своем издательстве, или в чужих.

— Когда у вас появилось собственное издательство?

— В тысяча девятьсот тридцать третьем году. Я был тогда очень молод, тридцать с небольшим. Отец оставил маленькое наследство, и я создал свое издательство.

— Как оно называлось?

— «Этуаль-пресс», потому что находилось на рю де Берри в доме номер восемнадцать, недалеко от Елисейских Полей, площади Этуаль и Триумфальной арки.

— «Этуаль-пресс», — повторил Дункан. — Это, случайно, не то же самое издательство, которое в тысяча девятьсот тридцать пятом году издало книгу Дж Дж Джадвея под названием «Семь минут»?

— То же самое, — кивнул Кристиан Леру.

«Наконец», — сказал сам себе Барретт, облокотился на стол и внимательно прислушался.

— Мистер Леру, я видел первое издание и обратил внимание на то, что оно напечатано на английском языке. Почему не на французском, ведь вы издали ее в Париже?

— Французское правительство запретило издавать ее на французском языке.

— Почему?

— Бюро цензуры посчитало ее непристойной.

— Непристойной? Понятно. Издавалась ли «Семь минут» где-нибудь еще, на других языках?

— Нет. Ни в одной стране мира не разрешили издавать ее. Она везде считалась непристойной. Критики во всех странах считали ее самой непристойной и грязной книгой в истории литературы.

— Тогда как же вам удалось издать ее в Париже на английском языке?

— Только потому, что это был английский язык. Средний француз не умеет читать по-английски, поэтому на него эта книга не могла оказать пагубного влияния. Кроме того, французское правительство до самого последнего времени смотрело сквозь пальцы на книги, изданные на иностранных языках. Достаточно напомнить, что именно в Париже впервые был издан на английском языке «Улисс» Джеймса Джойса, хотя его не могли издать ни в Великобритании, ни в Соединенных Штатах. Именно в Париже Рэдклифф Холл нашла издателя своему «Кладезю одиночества», а Уолллес Смит — «Бесси Коттер». Французские власти не возражали. Они закрывали в таких случаях глаза, ибо книги на английском языке не могли испортить французов. Они могли испортить только туристов, а это считалось мелочью и вызывало смех.