— Я не знала. Этого и не нужно было знать для волшбы, княже.

— Вот как? Огневки, говоришь, тебе помогали, — князь улыбнулся, протянул обручье Венко, — на вот, сын, поезжай, проверь, какова обнова.

— Сжалься, батюшка, — вздохнул Венко. — Я много дней по лесам шатался. Последнюю ночь связанный в какой-то клети на жухлой соломе провел. По Велюшке моей вот соскучился. Хочу, чтобы и мою свадьбу сегодня пировали. Разве успею обернуться до утра хотя бы, если поеду? Раньше, позже чуть — какая разница?

— И то верно, — рассмеялся князь, обручье себе на руку надел, — тогда я поношу пока, сам и испытаю. Отдам ему потом, как же, — он хитро взглянул на Вельку, — помню я, что вторую ногу надобно мне беречь. Ты вот что, может, сведешь ему синяки-то с лица? — это он тихо совсем сказал, подмигнув. — Чтобы на пиру побитый не сидел. Наверное, сумеешь? Да, вено где там за княгиню молодую? — крикнул. — Несите!

Внесли большой сундук, поставили перед Воевной и Городеем, рядом с тем сундуком, что за Чаяну дали. Поклонился теперь сам князь. Сказал:

— Вот, боярин и боярыня, передайте от нас вено князю вашему Велеславу за его вторую дочь. Скажите от меня Велеславу: сокрушаюсь я, что мало даю. Если по справедливости платить, чтобы было мне не совестно, так у меня столько и нет. И рубаху последнюю добавлю — все одно будет мало, так что пусть простит.

— За кого же, княже, ты нашу меньшую Велеславну берешь? — спросила слабым голосом Воевна.

— А за старшего моего сына и наследника, озерского князя Ивеня Веренеича.

Это все Велька уже вдогонку услышала, когда Венко, обнимая, выводил ее из палаты.

По узкой лесенке они поднялись в горницу, и тут уж Венко сгреб ее в объятья и поцеловал.

— Ну вот, теперь уж ты моя, — шепнул он, — говорил тебе, что с князем договоримся, перечить мне он не станет, — и глаза его смеялись.

Снова стал было целовать, но Велька его оттолкнула, внезапно рассердившись, даже кулаками по груди ударила.

— Хоть расскажи мне теперь, что это все было? И зачем?

— Как, не поняла ты? — он удивился. — Предсказанье было прадеду еще, что проклятье может снять княгиня, которую муж будет любить больше жизни, и она выберет его всему вопреки, чтобы он хуже всех казался, а она все равно…

Она услышала: любить больше жизни…

— Как бы ты мне хуже всех показался? — удивилась. — Если ты мне люб?

Венко опять ее к себе прижал.

— Велюшка моя… да я, как впервые тебя увидал… а ты меня все за ухом норовила почесать! — Он рассмеялся, в лицо ей заглянул. — Не сердишься на меня? Простила за обман? Видишь, я никак не мог тебе правду сказать, и клятва не давала, и надежда, опять же, вдруг ты той самой и окажешься. Хоть и смутная надежда.

— Что же, каждую княжескую невесту у вас так испытывали? — недоумевала Велька.

— Почти. И везут их издалека, и выбирают их женихи сами, по своей воле. А уж они их… не всегда. Всякое было. Я ведь боялся, Велюшка, что и ты вдруг старших послушаешь, о чести отцовской вспомнишь, о долге своем.

— А если бы?..

— Тогда ты одному из братьев бы досталась, а что было у нас с тобой, об этом бы и не вспоминал никто. Мне бы отец велел другую искать — вдруг бы с той больше повезло. Только вот… я решил уже, что отца не послушаю. Не отдам тебя никому из братьев. Так что была бы потеха еще хлеще, как стал бы я, босоногий, с отцом пререкаться. Так что спасибо тебе, умница ты моя… А пока дай тебя еще поцелую, пока никто не явился мешать… Сегодня ведь, как назло, день такой, ни на малость нас одних не оставят, до вечера на людях будем… А мне ты какую радость подарила, теперь смогу ходить куда хочу, и человеком оставаться! Мне ведь так хотелось бы просто оборотнем стать, они личину меняют, когда пожелают, а я и того не мог…

Поцелуи его, поначалу ласковые, все более жадными становились и горячими, Велька растворялась в них, вот немного, и закружит ее и понесет…

Ох, и зачем на ней этот убор драгоценный, звенящий, снять его совсем…

Как не с ними все это случилось. Со стороны взглянуть — то ли кощуна, то ли байка. Казалось даже, что дух переведешь — и опять что-то переменится. Страшно стало, а ну как Венко уйдет сейчас, и опять другое случится, им вовсе не нужное…

Боярин Мирята сунулся в горницу, отвернулся, закашлялся. Раньше бы Велька смутилась.

Да она и теперь смутилась, но перед тем с досадой глянула на несносного боярина.

— Прости, княженка… княгинюшка то есть, — вздохнул боярин, — княже мой, не обессудь, а не тем ты занят. В баню ступай, со вчера еще горячая. Оденешься пристойно. Повеселили людей, и будет. Накинь вот пока, — он держал в руках ворох одежды и сапоги.

— Делся бы ты куда ненадолго, Веденич? — попросил Венко. — И впрямь ненадолго, а?

— Да разве я не понимаю? — сказал боярин виновато. — Дело молодое. Но не тот час теперь. Отпусти его, княгиня. Теперь уж никуда не денется, — он кинул принесенное на лавку и, не сдержавшись, сказал с досадой: — Ты как попался-то этому дубинушке вериложскому? Как угораздило?

Горыныч ему давно не нравился.

Венко оправдываться не стал, только рукой махнул, сплоховал, дескать, чего говорить. А Велька представила, что ему на границе пришлось обличье менять, и одежду добывать где-то — красть, наверное. И как он оказался в человечьем обличье без всего, даже без завалящего ножа, а назваться и помощи просить нельзя — мало кто из кариярцев знает, в чем суть княжьего проклятья…

Невеселое проклятье у здешних князей. Она его чуть легче сделала, да не сняла. Останется с ее Венко та напасть. Им обоим теперь жить с этим.

Зато они теперь вместе будут. Хорошо-то как…

— Пойдем уж, Ивень Веренеич, — торопил боярин, — за столы скоро, весь город, почитай, поздравлять вас будет да медами угощаться, до потемок бы управиться…

— Погоди, Веденич. А ты сядь, — Велька толкнула Венко к лавке, — синяки уберу.

Собрала силу, привычно уже зажгла меж пальцев огонечек, гладила его по щекам, и таяли, исчезали бордовые пятна и царапины. В глаза Венко смотрела, в ясные, серые с прозеленью, ни у кого раньше таких не видала. Тот улыбался, морщился чуть, как от щекотки.

— Вытерпеть бы этот свадебный пир, княгиня моя. И ведь деться некуда, — шепнул он ей, вставая. — Обручье-то отдай, — вспомнил, — я его заслужил, у Касмета отобрал. То пока батюшке, а девичье твое лишь мне положено.

Мелькнула мысль, что она так и не спросила, как там вышло с Касметом. Может, после. Впрочем, об одном она и так догадалась, в голосе Венко ответ услышала, в его глазах увидела, нет больше на свете ни Касмета, ни его родичей. Только так и могло быть. Никто теперь не помянет, что была жена озерского князя замужем за оборотнем из рода Сараватов…

Сняла Велька обручье, надела на руку мужа.