— Нет, воды больше не надо, Оленька, спасибо. А можно с вами поближе познакомиться?

— Можно, но не нужно… — привычно отвечает девушка.

— А если наоборот: не нужно, но можно?

— Все равно не нужно… — стоит на своем Оленька, кивает головой в знак окончания разговора, и уходит по проходу, покачивая бедрами, провожаемая, она чувствует это, восхищенно-унылыми взглядами лучших сынов отечества, музыкантов то бишь.

— Аааа… — нежным глиссандо, звучит ей вдогонку коллективный легкий, едва слышный стон.

И опять о главном:

— Ну, орел, Смирнов, ну, чуваки, продюсер… В такую даль нас потащил. Вот повезло.

— А я и денег с собой не взял, не успел.

— А они у тебя есть?

— Нету, но я бы занял…

— У кого, у тещи что ли?

— Не важно… У тебя, например.

— У меня? Откуда? Я тоже без денег.

— Чуваки, старшина сказал, прилетим на место, выдам суточные.

— В рублях он тебе выдаст в том Стокгольме, я знаю… — кривится Кобзев.

— Ты что, на кой они мне там нужны, рубли твои.

— А где он тебе те доллары там возьмет? И сколько их там будет?

— Хор-роший вопрос, господа музыканты… Константин Саныч, а, Константин Саныч…

Все хотели знать: где то место, где выдадут те суточные, сколько их, этих суточных, там будет… На банку пива-то хоть хватит шикануть на людях или нет? И в каких УЕ они будут, читалось в глазах музыкантов.

— А, правда, товарищ старшина, — цеплялись к старшине, — а, сколько нам суточных положено… за границу ведь летим, а?

— Сколько положено, столько и выдам, — бурчит старшина, морщась от подступающей тошноты в желудке. Ага, понимали музыканты, не в настроении старшина, или высоты боится, или съел что-то поганое, — отступали. Ничего, придёт время, сам просить будет: распишись да распишись в ведомости, там и посмотрим. И снова принимались судачить о главном:

— А хорошо бы было, если бы Санька нас на долги страны обменял. На все, скопом. Лет на десять, а! Вот было б здорово…

— Ага, на очередного олигарха или на крутого какого разведчика.

— А я не возражаю, мне без разницы… Лишь бы, наконец, деньжат заработать!

— Вы тут кончайте давайте… — привстав, с опаской оглядывая салон, привычно одёргивает музыкантов старшина. — Без агитаций, тут мне, пожалуйста! Вы не дома здесь, Кобзев, понимаешь… — И с горькой укоризной добавляет, как неисправимым двоечникам. — Вы о чем-нибудь достойном наконец, хоть раз, можете на людях поговорить, нет?

Конечно можем, пожимают плечами музыканты:

— А стюардессы ничего себе здесь, да? Фигуристые. Правда, товарищ старший прапорщик?

— Особенно наша, Оленька.

— Можно бы и помоложе, — с расчётом на слух старшины, диспутирует Чепиков.

— А мне это и не важно, чуваки… Важен процесс… — глубокомысленно заявляет Трушкин, и все смотрят на старшего прапорщика: как он?

Константин Саныч с безнадежной миной укоризненно хмыкает, и отворачивается к замутнённому светофильтром окну. Так и знал, говорил его вид, бесполезно с ними о великом и вечном, шалопаи ещё…

Гадали музыканты, находясь в тревоге и волнении, пока самолет успешно и уверенно проталкивал разреженный холодный воздух сквозь лопасти своих турбин.

Если для военных музыкантов полёт сам по себе был хоть и неожиданностью, но полной реальностью, то Александр Смирнов об этом и не подозревал. Даже не надеялся. В Оргкомитете ему подтвердили, что да, господин Смирнов, у вас действительно есть некий серьёзный денежный фонд победителя. Да, вы действительно можете им распорядиться. Более того, по условиям Конкурса, вполне можете или за роялем солировать, либо оркестром дирижировать.

— А наш дирижёр может? — быстро спросил Смирнов, имея ввиду не абстрактного, а вполне конкретного, подполковника Запорожец, например.

— Если он профессиональный дирижёр, конечно. И если согласится. Только времени мало осталось. Считанные дни.

Александр тут же обратился к Гейл… Она восприняла всё неожиданно серьёзно и с оптимизмом, взяла на себя подготовку и отправку документов… Правда Стив Гладстон на это смотрел и негативно, и пессимистично: «Ха! Ничего не получится. Привезти целый оркестр… Сюда, из России? Нонсенс! Россия страна бюрократов. На одни согласования не меньше года уйдет…Ха-ха!»

Это да. В точку. С этим «ха-ха» и Смирнов согласен был: «У нас так, — вздыхал он. — Но, попытка — не пытка», как говорят…

Какие уж там чудеса дипломатии сработали нам не известно, но Администрация президента, Минобороны РФ, Минкульт РФ, Главк там какой-то, штаб округа, руководство полка, все соответствующие нижестоящие ступени — поразительно! — вовремя сработали в штатном исполнительском режиме. Выполнили, как и требовалось при выводе строго приказа на высокую его орбиту. Так же безотказно сработал и авиаперевозчик в лице российской авиакомпании, перебросив, по тревоге поднятой, в конец этим ошарашенной, группу военных музыкантов в комплекте со всей своей парадной формой, инструментами, и дирижером, рейсом номер двести девятнадцать Москва — Стокгольм, минута в минуту. Почему ошарашенной? А потому, что никто ничего не знал. Потому что армия. Тут всё работает по принципу строгой секретности и испорченного телефона: чем дальше от источника, тем меньше точной информации или вообще её ноль. В этом конкретном случае, получилось как раз второе: гоп-ля, чуваки, по тревоге, и в самолет.

Можно не описывать глаза, мимику, отвисшие челюсти, сдавленные вздохи и охи, в том же самом аэропорту Арландо, самопроизвольно возникшие у высыпавшихся из самолёта музыкантов. Вчера — орекестровка, сегодня — аэропорт Арландо. Ё-моё! Ух, ты! Ах, ты!! Со скрытым удивлением, но вопреки всему пробивающимся удовольствием на лицах, как зеленая молодая трава сквозь старый, заскорузлый асфальт, разглядывали музыканты окружающий их чужестранный городской архитектурный пейзаж, слушали заграничный фольклор, и прочие одна за другой возникающие прелести, по мере их передвижения от аэропорта до той самой, многозвёздной гостиницы «Хилтон»… «Вот это да, братцы!.. Живут же люди», — переглядывались многозначительно и восхищенно. Это звучало, как в рекламном слогане: «Почувствуйте разницу, господа…», причем без всяческого сарказма. Одно дело сидя у телевизора кинопрограмму «Пока, ДэКа» иронически комментируя разглядывать, другое дело в живую, причем, неожиданно, сюрпризом туда попасть, в жизнь этих самых капиталистов. Соприкоснуться с ними. Как на яркую сцену, в чужой, незнакомый, но красивый спектакль попасть: Вот оно! Ооо!.. Ух-ты, как тут у них всё классно-о-о!.. Настоящее, нет?!

— Зашиб-бись тут, мужики! Полный мажор! — выразил общее мнение всё тот же Кобзев.

— Да-а-а, трали-вали… те сандали! — вертя головой, прокомментировал и рыжий Генка Мальцев, тромбонист. — Нормально они здесь устроились. Нормально! Поменяться бы с ними местами… На годик…