— Можно, — разрешает подполковник. — Только без рук.

— Есть, без рук.

Прихватив за ножку ближайший стул, на второй стук Генка уже подлетел к двери, на замахе решительно распахнул… Остальные музыканты, втянув головы в плечи, жмурясь, ждали хряского удара, но… Генка на пороге вдруг замер, потом съёжился, пятясь, опуская стул растерянно крутил им, как шейкером, другой рукой приглашая войти… О…

На пороге стояла Гейл… И молодой человек с ней.

— О!

— Гейл! — прошелестело восторженно. — Ге-ейл…

— Ай, кто к нам пришёл! Проходите, проходите… — сладчайшей улыбкой расцвёл дирижёр. — Госпожа лейтенант! А как вы узнали, что мы уже здесь? Мы как раз, только что… Проходите, проходите… Давно не виделись. Прошу, прошу…

Слегка смущаясь, девушка прошла, за ней и молодой человек. Гейл поздоровалась, сказала, что пришли поздравить музыкантов с благополучным прибытием… Всё это с английского тут же перевёл собственный переводчик оркестра Санька Смирнов. Девушка была изумительно хороша, на взгляд музыкантов, даже некоторая неловкость её украшала, Стив натянуто улыбался… А вот музыканты оркестра светились от удовольствия. Все, до одного. Не говоря уж о Тимофееве. Сознание бы человек не потерял, не грохнулся…

— Товарищ подполковник, — обращаясь к дирижёру, загадочно улыбался девушке старшина, — пусть Тимофеев с ней поговорит, а! Один на один. Чтоб никто не мешал… А я проконтролирую. Разрешите.

— Да-да, пожалуйста, — так же девушке улыбаясь, согласно кивнул подполковник, разрешил.

Не зная языка, гости адекватно реагировали на радушные, гостеприимные улыбки.

— Смирнов, передайте девушке, — со всей офицерской прямотой, всё так же идиотски улыбаясь, потребовал подполковник. — Что Тимофеев поговорить с ней хочет, один на один… Понимаете, да? Пусть пройдутся по коридору… Старшина проконтролирует, чтобы никто не помешал. А молодой человек, — дирижёр с коротким поклоном повернулся к Стиву, — пусть послушает, как мы играем. Переводи.

Смирнов перевёл. Девушка, коротко глянув на Стива, опустила глаза, и неуверенно шагнула к двери. Галантно распахнув, за ней шагнул и Константин Саныч… Через секунду и Тимофеев выскочил за дверь. Потому что получил коллективное поддержку — физическое дружеское ускорение под зад. Как помощь от МЧС.

Последовавшие дальнейшие события — на общем собрании, на разборке по-современному, старшина рассказывал растерянно, нервно и сбивчиво.

Его слушать — ничего не поймёшь.

На самом деле, всё было вот как.

Они вышли. Старшина отошёл в сторону. Молодые люди с улыбкой встали друг против друга, и только смотрели. Смотрели и молчали. Улыбались. Руки их нервно в начале суетились, потом нашли друг друга, успокоились. Красивая получилась картина: «Влюблённые», или, на взгляд старшины, ещё точнее — «Счастливые влюблённые». Старшине даже неловко стало. Словно он подсматривал за чем-то интимным. Но ему можно было, он при исполнении был, посредником выступал. И что старшину сильно удивило: они вдруг говорить стали, да-да, и Тимофеев и Гейл! Каждый на своём языке. Тимофеев на русском, там всё понятно, а Гейл на английском. Что совсем было старшине не понятно. Но они вроде понимали друг друга… что странно. Понимали! Старшина это видел. Но это не главное.

Из ближайшего лифта вдруг вышли две молодые девушки, просто одетые, словно деревенские простушки-дурнушки: с расстроенными лицами, с платочками на головах, с тенями под глазами, быстро подошли к Гейл и Евгению, жалостливо и просительно заголосили. Одну старшина хорошо понимал, она по-русски говорила, другую — нет. Она на… нерусском, на английском вроде тараторила… Конфуз случился! Помешали! Старшина шагнул ближе… Прежде чем немедленно приступить к выполнении своих «хирургически миротворческих» обязанностей, непроизвольно вслушался в смысл понятных ему русских слов… И… сразу всё понял, разобрался. Оказывается, девчонок здесь ограбили. Они русские, из России, туристки. Узнали, что в гостинице поселились земляки, пришли попросить хоть немного денег на обратную дорогу… Может, не откажут! Старшина огорчился, точнее расстроился: «И здесь на наших — падлы! — наезжают, и здесь — сволочи! — грабят! Ну что ты будешь делать, а!» Копируя действия Тимофеева, торопливо сунулся руками по своим карманам, как и Евгений, достал наличную мелочь… а больше и не было. Всё и протянул девушкам, одной из них, ближайшей от него, отдал. Поступил как и Тимофеев в общем. Выручили землячек, помогли чем смогли… Но в этот момент произошло совсем непонятное: Гейл неожиданно вспыхнула, потемнела лицом, на глазах блеснули слёзы. Не говоря ни слова, она развернулась и молча бросилась к лифту… Старшина оцепенел… Тимофеев тоже… Да они ничего бы и не смогли предпринять, ничего, их в это время с жаром благодарили русские девушки…

— Мало дали! — едва не в слезах, оправдывался потом старшина. — Но у меня с собой больше не было… Клянусь! Не было.

— Ей стыдно за меня было… — сжавшись, словно замороженный, раскачиваясь на стуле, одно и то же твердил «напрочь убитый» Тимофеев. — Стыдно… что у меня денег нет… нищий я для неё, нищий… Понимаете, ни-щий! — Парень близок был к помешательству. Его как могли успокаивали: не может быть, Тимоха! ерунда всё этого! не бери в голову! они все по началу такие! она поймёт и привыкнет… Наши же привыкли? Привыкли! И она привыкнет! Успокаивая, мололи парню всякую такую дребедень.

Но Гейл открывалась для всех другой стороной, не знакомой, даже чуждой… А по виду хорошая такая, и не скажешь. Вот бабы! И там, значит, такие есть… Ну повезло Тимохе, ну отхватил… Хуже, чем на грабли… И она тоже, извините, фифа. Ну не было у Женьки с собой кредитной карточки, в другом костюме может быть лежала, а наличку он с собой не носит — не прилично! — и что? Нервничать из-за этого? Ссориться?

Все расстроились. Сильно расстроились, вдрызг, и за Гейл, и за Тимоху…

К утру только и успокоились…

А там и завертелось…

С одиннадцати до восемнадцати, по Стокгольмскому естественно времени, наши военные музыканты репетировали в сводном Национальном концертном оркестре. В том концертном, королевском, большом и знаменитом. Причем, в огромном круглом зале… В круглом! Представляете? Это не обычный прямоугольный концертный зал, а огромный шар размером со стадион, с огромной же и ареной посредине. «Globen» называется. Большой, круглый и блестящий. Музыканты, издалека увидев, подумали в начале, что это обсерватория, а оказалось и нет. Об этом нужно особо сказать, о главном. И не про арену, мы же не архитекторы какие конструкции разглядывать, — дождик не капает и ладно. Важно, чтоб слышно хорошо было и видно, а тут как раз, всё как на ладони, и акустика — дай бог! «Ми-ме-ма-мо-му-мы-ы-ы…» крикнешь с арены — и сам себя слышишь, как в приличной консерватории. Молодцы архитекторы и прочие там строители. И местные музыканты хороши. И сыгранность, и индивидуальное и коллективное мастерство, солисты в основном. Главное — почти одна треть — русские, наши музыканты, по контракту. Хотя по виду и английскому языку и не отличишь. А заработки — «нашим» трудно представить. Ещё труднее на русские деньги перевести. Интегрировались ребята, совсем интегрировались. И, главное, их ценят. За интеллект, талант и мастерство. Оркестр не оркестр, оказалось, целый полк музыкантского народу.