Но королева твердо решила не поддаваться. Ее покойный супруг Генрих часто проделывал с ней такое, и она сумела выстоять и даже пережила его на этом свете. Только тогда Алиенора была моложе, а теперь, казалось, каждый год из прожитых семидесяти давит ей на плечи. И ей было страшно.

– Вы не знаете, что я могу сделать. – Император пристально посмотрел на нее, потом повернулся и пошел прочь от колодца к одной из ближайших дверей. – Вы хотели видеть сына? Позвольте же мне исполнить ваше желание. – По движению его руки один из стражников отпер тяжелую деревянную дверь, за которой начинались ступеньки.

Пока Алиенора поднималась вслед за Генрихом по узкой спирали лестницы, она готовила себя к тому, что увидит Ричарда в лохмотьях, прикованным к стене, среди шныряющих повсюду крыс. Однако за очередной охраняемой дверью обнаружилась хорошо обставленная комната с жарким огнем в очаге и гобеленами на стенах. Ричард стоял лицом к двери и, очевидно, слышал их приближающиеся шаги, потому что был напряжен и держал сжатые кулаки наготове. С несказанным облегчением Алиенора убедилась, что сын выглядит здоровым, хотя и слегка побледневшим, а его жилище, пусть не роскошное, все же вполне удобное. Она выдохнула его имя, но броситься к нему навстречу не смогла – путь ей преградили императорские стражники.

Генрих обратился к Ричарду:

– К вам посетитель, которого вы, должно быть, хотели видеть. Но сначала, как вы клялись, положите руку на стол.

Ричард исполнил этот приказ, и Генрих вытащил кинжал и нацелил его на запястье пленника.

– Нет! – выкрикнула Алиенора. – Заклинаю всеми святыми, умоляю – нет!

Генрих грозно прищурился на нее. Ричард хранил молчание, и только стиснутые челюсти выдавали его напряжение.

Император медленно отвел кинжал, но в ножны не спрятал:

– Если хоть что-нибудь произойдет до тех пор, пока не выплачен выкуп, тогда я исполню свою угрозу. Даже не пытайтесь обмануть меня или что-то затевать, потому что я все узнаю, и вам придется заплатить за это. – Он подал сигнал, и солдаты расступились. – Можете побеседовать с сыном, госпожа. За вами придут через некоторое время. – И он ушел, оставив у двери двоих стражников.

Алиенора, не помня себя, пересекла комнату и припала к Ричарду, повторяя его имя, плача, гладя его по волосам и прикасаясь к лицу. Ей нужно было ощутить его физическое присутствие, чтобы наконец поверить, что он настоящий, а не плод ее воображения.

– Мама, все хорошо, – приговаривал Ричард. – Он просто любит порисоваться. Чем бы он ни грозил, какие бы сцены ни разыгрывал, сейчас весь христианский мир следит за ним, и больше всего Генрих хочет получить свой выкуп и поскорее избавиться от меня.

– А это все никак не происходит! – воскликнула она с отчаянием. – Сколько раз я писала папе римскому, но тот ничего не делает! И теперь мы тут как в ловушке.

Ричард нежно встряхнул ее за плечи:

– Я изучил императора. Ему нравится играть с людьми, для него это любимая забава, в этом он видит свое могущество. Сейчас он растягивает удовольствие как может. Не стоит переживать об этом ни минуты.

Отстранившись, Алиенора вытерла рукавом мокрые щеки.

– Я думала, что никогда тебя не увижу, – пробормотала она со слезами в голосе. – Иногда казалось, что тебя уже нет в живых.

– У Генриха духу не хватит убить меня. – Он увлек мать к скамье перед камином. – Не отрицаю, временами я впадал в отчаяние и мой хозяин не всегда был любезен, хотя в удобствах мне не отказывали. Но питать свою слабость он мог только тем, что я ему показываю, а я вел себя осторожно. Меня он так и не понял за все это время.

Алиенора взяла сына за руку и, когда тот сел рядом с ней, переплела свои пальцы с его пальцами – теплыми, длинными, крепкими. Ей хотелось напитаться его жизненной силой.

– После всего, что я выстрадала по воле твоего отца, меня приводит в ужас мысль, что кто-то из моих детей томится в тюрьме.

– Теперь мне стало понятнее, как тяжело тебе пришлось в Солсбери и Винчестере, мама, это уж точно, – чуть улыбаясь, заметил Ричард.

– Я писала папе, но можно было не утруждать себя сочинением тех посланий. Целестин стар, как усыпальница, и боится пойти против императора.

– На него я не рассчитывал. Но ты, мама, поистине волшебница, коли сумела собрать выкуп.

Она впервые улыбнулась с момента их встречи:

– Я бы сдвинула горы, чтобы спасти тебя. Ты это знаешь. – Руки у Алиеноры по-прежнему дрожали. Ричард по сравнению с ней казался удивительно спокойным. Она догадывалась, что ему это спокойствие стоило немалых усилий. – Однако этого может быть недостаточно.

– Из-за Иоанна?

– Ты уже знаешь? – удивилась она.

На лице Ричарда отразилось отвращение.

– О да, Генрих показал мне письмо вчера за ужином, надеясь, должно быть, что моя реакция станет для него лучшим угощением. Но он сильно просчитался.

Сердце Алиеноры разрывалось от боли и гнева.

– Не могу поверить, что Иоанн способен на такое предательство. И ради чего? Он немного выгадает в любом случае. Филипп Французский на что угодно пойдет, лишь бы вбить клин между вами, и сумел так обольстить Иоанна, что тот совсем запутался и ступил на тропу предательства. – Она опустила взгляд на свои руки. – Думать по-другому слишком мучительно, а я так устала.

Ричард крепко обнял ее, желая подбодрить:

– Мы перейдем этот мост, когда окажемся перед ним. Потом решим, что делать с Иоанном. – Он презрительно скривил губы. – Брат не устоит против меня, да и Филипп тоже. Я наведу порядок, как только вернусь домой. Генрих любит играть в игры, но он не Господь Бог. Откуда Иоанн возьмет деньги, которые обещает? Солому в золото превратит?

– Но сколько еще Генрих будет тянуть с решением?

– Вряд ли долго. Леопольд Австрийский требует свою долю, а он ждать не любит. К тому же, как я уже говорил, глаза всего христианского мира направлены на императора. И самое главное, ему нужны деньги, получить же их он сможет только после того, как отпустит меня.

– Он захочет получить больше.

– Несомненно, – согласился Ричард. – Будь его воля, мы бы уехали отсюда голыми.

– Или вовсе не уехали бы.

Ричард отрицательно замотал головой:

– Нет же, за ним ведь все сейчас наблюдают. Если бы Генрих собирался убить меня, то сделал бы это сразу. Первые дни были для меня самыми опасными. Мама, он вызывает у меня настороженность, но не страх. И Бог все видит. – Он вдруг резко замолчал и опустил голову. – Я не попал в Иерусалим, – признался он едва слышно. – Мы подошли на расстояние в восемь миль, город был хорошо виден, но я закрыл глаза, чтобы не смотреть на то, что не могу спасти. Если бы у меня было достаточно людей и если бы мои союзники не оказались все предателями и трусами, мы бы победили. – Его лицо исказила гримаса страдания. – Возможно, мой плен – наказание за то, что я подвел Господа.