– Где твоя армия?

– У меня нет ни оружия, ни армии. Где моя жена?

– Какой же ты вождь без армии?

– Мы, кочевые пастухи, обходимся без городов, храмов и армии. Где моя жена?

– Вождь, который не может защитить ни себя, ни свой народ?

– Я знаю другое оружие: гармонию, справедливость и молитву. Где моя жена?

– Молись побольше. Та, которую ты называешь своей женой, отныне принадлежит мне. Я давно ее искал.

– Но она тебя не искала!

– Ты многого не знаешь, бедняга.

– Где моя жена?

Нимрод пожал плечами и снова взгромоздился на возвышение.

– Я не буду с тобой ссориться, Авраам. Она упросила меня сохранить тебе жизнь. И твоим двенадцати помощникам. Откровенно говоря, ваша судьба мне безразлична, я доставлю ей это удовольствие, подержу вас в тюрьме. А вот ваш народ мне пригодится, крепкие здоровые пастухи и пастушки будут отменными рабами на строительстве Башни. Но не считайте себя в безопасности: если вы учините то, что может вызвать мое неудовольствие, пеняйте на себя. Мои львы, тигры и крокодилы обожают свежатину.

Двенадцать помощников понурились. У Авраама на шее вздулись вены. Он удержался от реплики, побагровев от подавленного гнева.

Неожиданно на плацу показался Месилим и устремился к Нимроду:

– Повелитель, страшное предзнаменование.

– Я занят.

– Этой ночью было лунное затмение. Я тысячу раз говорил тебе, лунное затмение предвещает катастрофу. Тогда я углубился в мой справочник – сколько же табличек я перерыл! К несчастью, выявилось соответствие между лунным затмением и властелином. Предречено, что после этого затмения будет ветер как вчера, ворсистые облака, и властелин умрет! Непременно![80]

Нимрод испуганно съежился. Месилим стал повторять свой рассказ. Нимрод нетерпеливо прерывал его, желая знать подробности, а астроном пересказывал снова и снова. Как и его брат, он не слушал и не отвечал на вопросы. А может, одурел от бессонной ночи, проведенной в наблюдениях? Месилим, захваченный своей идеей и мусоливший ее без конца, был на пределе сил, как и Гунгунум.

– Коль скоро и небо, и таблички предсказывают некое событие, – продолжал он, – я ищу подтверждений. Я обращаюсь к Божеству. Я посвятил этому все утро, Нимрод, целое утро. С самого рассвета я много раз обращался за советом к высшим силам. Исследовал печень, рылся в кишках. Лично я предпочитаю печень, она точнее, чем кишки. Печень – это зеркало Богов[81]. Пятнадцать жертвенных животных за утро!

– Что? – воскликнул Нимрод.

– Печень голубя, зайца, ягненка… все говорит о том же.

– О чем?

– Их кровь еще на этих руках, Нимрод.

Месилим воззрился на свои руки, будто увидел их впервые, затем отер о тунику, продолжая болтать:

– С помощью внутренностей я переговорил с Уту[82], Богом Солнца, сыном Нанны, Бога луны.

– Я знаю! О чем говорит печень животных?

– Как удобно делать запрос днем! Незачем дожидаться ночи. Задаешь вопрос, и хоп! Читаешь по печени ответ.

Он поскреб в затылке, посмотрел на своего хозяина и проговорил:

– Царь умрет.

Нимрод побледнел:

– Я?

– Печень всех животных говорит об этом. Это обещает луна. Это подтверждают таблички.

При этих словах Кубаба оживилась. Я бросил на нее вопросительный взгляд: она весело подмигнула, давая понять, что содержание этих табличек было скорректировано не без ее участия. Она ликовала, потому что исследование потрохов лишь подтвердило ее подлог.

– Завтра царь умрет.

– Завтра? – поперхнувшись, прошептал Нимрод.

– Это однозначно, – подтвердил Месилим, который в кои-то веки прямо отвечал на вопрос.

У Нимрода перехватило дыхание, и он сбросил часть своих доспехов. С него градом катил пот.

– Завтра…

– Завтра! Если только…

Нимрод вздрогнул:

– Говори!

Месилима страшно беспокоил беспорядок в его внешнем виде, и он окликнул служителя:

– Мне стыдно, что я предстал перед моим господином с грязными руками. Принеси мне воды поскорее.

Нимрод вцепился ему в горло:

– «Если только» что?

Месилим сокрушенно покривился:

– Какая жалость – надо думать, я вызываю у тебя отвращение, ведь я не позаботился вымыться и переодеться.

– «Если только» что? – проревел Нимрод.

– Если только, повелитель, ты не прибегнешь к процедуре замещения. Это средство работает безупречно. Достаточно назвать завтра утром временного правителя. Ты заменишь себя обычным человеком, которому передашь государственные регалии. Этот царь-на-день немного покрасуется, а потом его зарежут. Таким образом, предсказание сбудется, царь умрет, и предзнаменования снова станут благоприятными. Ты вернешь себе регалии и трон.

Нимрод с облегчением выпрямился. Он обвел взором собравшихся и без колебаний ткнул пальцем в меня:

– Ты, целитель, завтра займешь мое место, и тебя казнят.

* * *

Меня бросили в темницу.

В подвалах женского флигеля имелись одиночные камеры. Ни от кого из бавельцев я о них не слышал. Для тайной расправы – тайная тюрьма. Эти скрытые темницы позволяли тирану вершить неправедный суд. Это была череда ям, соединенных узким коридором и разделенных бронзовыми решетками. Эти темные, слепые, отрезанные от дневного света ячейки были так неглубоки и малы, что вынуждали пленника пригибаться и не позволяли ему вытянуться на земле.

Не хватало воздуха. Я задыхался от жары и тесноты. Моя камера была предвестием могилы, я барахтался и в ней, и в бессвязных мыслях: то я страшился смерти, то вспоминал, что однажды уже преодолел ее, и мысли бежали по кругу. В основе этого смятения был конфликт двух сущностей: тела и мозга. Тело испытывало утробный ужас перед гибелью, а мозг напоминал, что я не погибну. Поверх этого поединка витала мысль о Нуре: что Дерек с ней сделал? Может ли она вмешаться?

Не с кем словом перемолвиться! Меня бросили в застенок, поблизости ни Авраама, ни кого-нибудь из его помощников! Одиночество подпитывало тревогу. Когда на плацу Нимрод выбрал искупительную жертву, Кубаба вздрогнула и испуганно взглянула на меня: целью ее фальшивой таблички, на которой основывалось предсказание Месилима, был вовсе не я. По ее расстроенной физиономии я понял, что она не намерена разоблачать свои махинации. Промолчав, я одобрил это решение: признание не только не защитило бы меня, но и толкнуло бы Нимрода на массовое убийство.

Я ощупывал ладонями стены. Меня успокаивали прикосновения камней и комьев земли: они жили своей мирной незапамятной жизнью. А сознание не приносило мне облегчения; оно то перемалывало прошлое, эту вереницу событий, приведших меня сюда, то пугалось будущего, но в настоящем ему было не за что зацепиться.

Сгорбившись, в коридор просочился стражник с факелом; на нем был плащ из грубой ткани с капюшоном. Он остановился перед решеткой. Полутьма скрывала его черты; вероятно, ему было лет двадцать.

– Ты Нарам-Син?

Я подтвердил. Он развернулся и ушел,