— В теле доселе, мой государь.

Хэл моргнул. Еще жив. За пределами защитного кольца пик шотландских лучников преследовала и истребляла катящаяся убийственная волна, и оставалось лишь гадать, что стало с Симом.

* * *

Конь епископа охромел, его сюркот на одном боку был напрочь распорот, хлопая, как раненое крыло алого коршуна. За ним следом ковылял пеший рыцарь, оставшийся без шлема и бацинета, в изодранном в клочья кольчужном чепце; кровь заливала его лицо и расползалась большой кляксой по некогда кремовому сюркоту, почти скрыв двух вышитых на нем воронов.

Аддафу не требовалось слышать Бека, дабы понять, что тот в бешенстве, — уж так яростно, с побагровевшим лицом махал епископ руками на рыцаря в красных и золотых полосках, угрюмо сидевшего на дорогом боевом коне, облаченном в девственно-белый бард с россыпью маленьких красно-золотых полосатых щитов, каждый с горностаевым мехом в левой верхней четверти; сие Бассет из Дрейтона, сказали Аддафу после первой злобной стычки между рыцарем и епископом.

Случилась она, когда Бек попытался сдержать рыцарей под своим началом, чтобы дождаться короля перед атакой, но сей Бассет из Дрейтона, надменно устремив на Бека свой меч, велел тому пойти и справить мессу, буде охота, ибо рыцарям надлежит сражаться. Услыхав сие, свита Бека унеслась бешеным галопом, будто громадный железный цеп, вдребезги разбившийся о ближайшее кольцо шотландских пик, пока епископ в напрасном гневе лупил собственное седло.

Теперь же уцелевшие, лишившись коней, плелись прочь, и Аддаф понял, что Бек распекает Бассета, потому что ни сам он, ни двое его рыцарей-бакалавров, ни девятеро сержантов к скоттам даже не приближались.

— Сей конь сто́ит пятьдесят марок, — доказывал Бассет, насупившись, когда Аддаф и остальные лучники поравнялись с препирающейся парочкой.

— Так нацельте его и пришпорьте — уж он сумеет атаковать, — огрызнулся Бек, — даже коли его всадник и не сподобится.

— О, Раны Христовы! — взревел Бассет, ощетинив бороду. — Я не намерен сносить подобное от каких-то незаконнорожденных с тонзурами…

— Никто не будет атаковать! — гаркнул новый голос, и все как один обернулись к подскакавшему легким галопом Эдуарду со свитой. Взоры потупились; никому не хотелось глядеть в лютое воплощение гнева на лице короля с набрякшими веками. Особенно Бассету, побелевшему, как бард его лошади, и начавшему заикаться.

— Тихо! — приказал Эдуард, озирая жалкие остатки спотыкающихся спешенных рыцарей, влекущихся обратно, как пьяные из пивной. Стонущего рыцаря в зеленом, истерзанного и забрызганного грязью и кровью, поддерживали двое других; его левая кисть болталась на тянущихся из кровавого месива остатках сухожилий и кожи, и кто-то перетянул предплечье его же перевязью, чтобы он не истек кровью до смерти.

— Государь мой Отли, — произнес Эдуард, кивнув зеленому рыцарю, будто они повстречались в уединении двора. Зеленый рыцарь застонал, и у него из-за спины вышел другой, прихрамывая, с непокрытой головой, истекающий кровью; помешкав, он поднял глаза на своего короля и поклонился.

Эдуард ответил ему поклоном.

— Мой добрый государь, — любезно промолвил он, — вы потеряли своего коня.

Несмотря на соболезнующий тон, в словах его таилась злобная издевка: в свое время Юстас де Хачче отказался продать своего великолепного жеребца королю, и теперь прекрасный гнедой в одном белом чулке с верещанием издыхает, валяясь в месиве собственных внутренностей.

Де Хачче отвернулся, поглаживая ребра, более сетуя на гибель коня, нежели на вспоровшее его копье; он не хотел снимать кольчугу и поддоспешник из страха перед тем, что может вывалиться на землю. «Я буду выглядеть как мой собственный конь», — подумал он.

С искаженным от гнева лицом Эдуард проводил взглядом заковылявшего прочь рыцаря, а потом обратил ярость, пылающую из-под приспущенных век, на Бека и Бассета.

— У вас обоих не больше рассудка, чем у яйца! — рыкнул он и, видя, как оба ощетинились, с праздным любопытством гадал, достанет ли их сказать поперек хоть слово. Покачавшись на грани, оба с пыхтением сдулись, и король устроился в седле поудобнее, слегка разочарованный, но не удивленный.

«Ослепи меня Христос, — думал он, — добрые люди погибли из-за того, что у этого дурака Бассета голова годится только для надевания железного шлема и такая же пустая. И он в этом не одинок, — сердито добавил Эдуард, — иначе мне не пришлось бы торчать здесь, самому доделывая дело, возложенное на графа Суррейского и остальных».

— Коли вы закончили транжирить английское рыцарство, — зарычал он на обоих, — не вернуться ли нам к завершению сей потасовки?

Король дал сигнал; рог протрубил, и Аддаф услышал крик государя Бедейлского Хейдену Капитану, в свою очередь проревевшему приказ на своем зычном валлийском, дабы победители вступили на эти кровавые подмостки.

С предвкушением размяв плечи, Аддаф ошарашенно поглядел налево и направо. Вокруг него валлийские лучники таращились, как нанятые задорого гасконские арбалетчики трусцой бегут вперед, тарахтя болтами, с губами, искривленными в презрительных улыбках. Уткнув свое оружие в землю, валлийские лучники с пренебрежением оперлись о него.

Сердце у Аддафа упало; угрюмая ненависть к англичанам для валлийцев была превыше чести, и хотя они и не переметнулись на другую сторону, но в дальнейшем участвовать не желали, платя непокорностью за бойню, учиненную над ними недавно.

Лучники стояли с непроницаемым видом, уперев одну роговую законцовку ненатянутых луков на подъем обутой ноги, стоящей в грязи, а вторую сжав в обеих руках и чуть наклонившись, нарочито не собираясь трогаться с места.

Как и остальные millinars, Бедейл орал и разъезжал взад-вперед, но именно Хейден Капитан и все остальные капитаны сотни убедили упрямившихся валлийцев под его командованием вступить в бой, пустив в ход комбинацию проклятий, едких насмешек над их отвагой и льстивых посулов первыми получить трофеи.

Это подстегнуло их к действию, и они двинулись вперед, зная, что каждый шаг приближает их к самому главному — ограблению трупов, когда сеча будет выиграна. И все же Аддаф слышал негромкое ворчание остальных валлийцев, чувствуя, как их взгляды прямо-таки прожигают ему спину.

Но главное дело для него и его товарищей сделал не Бедейл и даже не Хейден Капитан — сколько б они ни кричали и ни махали руками, — а Рис, Господин. Мид ап Мидвидд, как его прозвали — Прицел Прицелов, — и не без причины.

Он подвел их на сотню шагов, пока оставшиеся рыцари бесцельно маялись у частокола пик, размахивая оружием да время от времени пытаясь совершить выпад или ткнуть копьем — хотя большинство свои копья уже побросали. Завидев приближение валлийских лучников, они лихорадочно пришпорили коней или заковыляли прочь от шилтронов, словно от чумных, спеша оказаться подальше от тучи стрел, когда она упадет, ибо знали, что валлийцы с таким же наслаждением прикончат английского конника, как и врага.