Хэл не задумывался. Повернувшись, он ступил в сторону, с дороги скакнувшего коня с раскачивающимся в седле де Джеем, наполовину сдернутым из него рывками предательских белых одежд. «Немецкий метод», — будто со стороны, услышал Хэл собственные слова, произнесенные вслух, хотя голос ему будто и не принадлежал, а затем, полуприсев, развернулся, вложив все силы в удар мечом наотмашь, держа его в обеих руках.

Тот перебил коню заднюю ногу, треснувшую, как переломившаяся ветка, под визг падения — высокий, тонкий и пронзительный, как клинок. Брайан де Джей перелетел между ушей коня, брякнувшись в перегной и вереск и покатился кубарем, пока не врезался в дерево с таким звуком, будто опрокинутая телега, доверху наваленная жестяными котелками.

Потеряв равновесие от этого удара и изнурения, Хэл опрокинулся на бок, рухнув во весь рост, но тут же с трудом поднялся. Де Джей, слабо барахтаясь, тоже начал вставать, громогласно изрыгая ярость и боль вместе с кровавой пеной, но тут на него упала тень, и он поднял глаза.

— Вы искали перекинуться со мной словцом? — кротко спросил Уоллес, а де Джей попытался взмахнуть мечом, но так слабо, что клинок храмовника лишь тихонько звякнул о подставленный Уоллесом меч и вяло шмякнулся на землю.

— Истинно, добро, — негромко проронил Уоллес, — вот он я, мой государчик. Да простит вас Бог за то, что вы учинили ныне чести храмовников, — изложите сами доводы в свою защиту, когда предстанете перед Ним.

Полуторный меч, и так уже покрытый кровью по рукоять, взмыл по дуге в свирепом двуручном замахе, вышедшем де Джею боком.

Удар, нацеленный в шею, должен был снести голову начисто, чтобы люди после дивились, но ярость, страх и черный вой поражения толкнули Уоллеса под руку; врезавшись в дорогой, новехонький пластинчатый нагрудник, клинок отскочил кверху, сокрушив жертве челюсть и вонзившись в дерево за ней, где и застрял.

Изрыгнув богохульство и нахмурившись, Уоллес поставил ногу — он сбросил башмаки, будто сквозь туман, осознал Хэл — на грудь де Джея и принялся выдергивать клинок, шевеля пальцами ноги в кровавой блевотине, исторгаемой изувеченным лицом магистра храмовников.

Лес затрещал, и новый всадник, будто призрак самого де Джея, понесся на полном скаку, как удирающий олень. Хэл, еще не успевший выпрямиться, увидел, что Уоллес в западне, увидел, что Хранитель отпустил увязший меч и разворачивается, нашаривая кинжал.

Брат Джон де Соутри в изодранных, запятнанных белых одеждах, отшвырнувший прочь свой шлем и бацинет, кольчужный чепец и все прочее, стремительно крутил маленькой фланцованной булавой, а его лицо под терновым венцом слипшейся от пота тонзуры исказил свирепый оскал.

Увидев низверженного де Джея, он выл от негодования, пока в горле не запершило. Жажда мести вскружила ему голову, и он вогнал шпоры в бока коня; вскинув громадным задом, конь взвизгнул. Хэл с натугой поднялся на ноги, понимая, что стоит между Уоллесом и атакующим рыцарем. Попытался встать на изготовку, но ноги тряслись, а руки были тяжелыми, как наковальни. Де Соутри покачнулся на гигантском боевом коне, устремившемся вперед, — четыре скачка, и он втопчет Хэла в лесную подстилку.

Скачок. Хэл увидел, как веточки и желуди подскакивают с земли от умноженной мощи каждого копыта.

Два скачка. Что-то промелькнуло в уголке глаза Хэла, но он не мог отвести взгляда от оскаленных желтых зубов коня, от гневно раздутых розовых раструбов ноздрей и величественно, медленно вздымающихся массивных ног.

Три скачка… Что-то вклинилось между Хэлом и громадой зверя со всадником, стрекоча, как вспугнутая птица. Джон де Соутри вскинул руку, будто надменно отвергая мир, и вывалился через заднюю луку седла.

Вильнувший конь врезался в Хэла плечом, последовало мгновение полета, а затем шквал листьев и земли, выбивший из него дух и распростерший навзничь. В отчаянии всхлипывая воздух ртом, он силился подняться, нашарить свой меч — меч Макдаффа, некстати вспомнил Хэл. Его шатало и мотало, потом перед прыгающим взором вырос силуэт с арбалетом на плече. У него за спиной лежал Джон де Соутри с торчащим в глазу черным оперением болта, будто нахохлившийся ворон.

— В теле доселе, — сказал знакомый голос.

Едва удерживая на шее тяжелую голову, Хэл увидел ухмылку Сима в обрамлении барсучьей бороды, а чуть подальше — другие знакомые лица, извивающиеся и плавающие в угасающем пестром лесном свете, как знойном мареве, — Джок Недоделанный, Дирлтон Уилл, Хворый Дэйви, Мышь…

— В теле доселе, — эхом отозвался чумазый Куцехвостый Хоб и протянул руку, чтобы поднять Хэла на ноги. — Время податься куда ни то подальше.

* * *

Костры пылали вовсю, будто чтобы оградить от растерянных духов, блуждающих во поле, и доносящихся из тьмы стонов и криков еще живых, от которых у всех волосы вставали дыбом.

Эдуард сидел в своем курульном кресле, устремив угрюмый взгляд из-под приспущенных век на измаранную, кровавую тряпку, возложенную к его стопам. Красная гербовая накидка с белым львом, указал кто-то; можно разглядеть, коли прищуриться, подумал Эдуард, но сейчас этого человека даже родная мать не признает.

— Герб Уоллеса, сказывали мне, Ваше Величество, — горделиво возгласил де Варенн, тряся своей серебристой сарацинской бородкой в улыбке.

— Стало быть, — саркастически возразил Эдуард, — Огр сбросил герб Шотландии, в коем, как мне достоверно донесли, он был в начале сей баталии, — желто-золотой, государь мой Суррей, с красным вздыбленным львом.

Глаз де Варенна задергался.

— Вдобавок, — безжалостно вел свое Эдуард, — даже учитывая склонность страха к преувеличению, сей исполинский огр Уоллес как-то усох. У меня есть придворный фигляр, у которого жезл будет повыше этого.

Де Варенн резким сердитым жестом велел унести труп и последовал за ним, одеревенев от негодования. Де Ласи склонил вперед лицо, залитое кровавым светом факела.

— Возможно, кузен, Ваше Величество, — негромко произнес он. — Я слыхал, здесь в поле трое таких. Поиски продолжаются…

— Он ушел, — пробормотал Эдуард, грызя ноготь. Ушел. Уоллес ушел в треклятые леса, из которых и вышел, где сражается лучше всего.

Окровавленная трава на широком поле прямо-таки усыпана трупами шотландцев, будто обмолоченными снопами, — и лишь двое погибших англичан, заслуживающих упоминания: сэр Брайан де Джей и Джон де Соутри. Магистр английских храмовников и магистр шотландских храмовников; есть в этом суровая справедливость, подумал Эдуард, ощутив холодок от близости Длани Господней.

Он не потрудился делать подсчет лиц менее значительных — погибших валлийцев, гасконцев и пехотинцев, ибо они по большей части люди незначительные, а то и вовсе никакие, но одержанная здесь победа принесла всего-то навсего обладание испакощенным кровью полем под Каллендаром.

Уоллес ушел. Ничего не решилось.

Хердманстон,