– Люба, познакомьтесь, это мой коллега, он работает вИнтерполе и может вам помочь с поисками вашего друга, – представил СергейСелуянова.

Тот привстал и изобразил джентльменский поклон.

– Очень приятно. Николай.

– Люба. А вы правда можете помочь?

– Я могу постараться.

– Он может, может, – подхватил Зарубин. – Выменя простите, Люба, я в тот раз был жесток и несправедлив к вам. Я потом долгодумал над нашим разговором и понял, что был не прав. Сначала надо выяснить, чтослучилось с вашим другом, а потом уж судить о том, любит он вас или нет.Правильно?

– Спасибо вам, – почти прошептала Люба и сновасобралась заплакать.

– Не плачьте, Люба, не надо, лучше скажите-ка нам имя ивсе данные на вашего жениха.

– Джавад Кезоглу…

– Как?! – воскликнули сыщики почти хором.

– Кезоглу, – повторила она. – Джавад. Апочему вы так удивились?

– Нет-нет, все в порядке, – быстро сориентировалсяСелуянов. – Просто мне отчего-то казалось, что речь пойдет о европейце.

– Он турок.

– Чем он занимается?

– Он… не знаю. Сейчас, наверное, ничем.

– Что значит – сейчас? А раньше чем занимался?

– Летом он работает в отеле, дает водные мотоциклынапрокат. А когда не сезон, тогда у него нет работы.

– Вы давно знакомы?

– С прошлого года. Я летом отдыхала в Турции с детьми,как раз в том отеле, где он работал. Мы познакомились…

– Люба, – вступил Зарубин, – почему вы никомуо нем не рассказывали? Ведь даже ваша мама не знает ничего. Почему?

– Мне… было стыдно. Ужасно стыдно… Я боялась, что сомной поступят так же, как когда-то с мамой.

– И поэтому вы разговаривали с ним по-немецки, чтобымама ни о чем не догадалась?

– Да, конечно. Вообще-то он по-русски почти совсем неговорит, только чуть-чуть, я его учила. А немецкий знает, в Турции вся обслугазнает немецкий. Если бы я стала при маме говорить с ним по телефону по-русски,она бы сразу догадалась, что я говорю с любовником, да еще и с иностранцем.

– Все равно я не понимаю, почему вам было так стыдно,почему вы так его стеснялись, – упорствовал Зарубин. – Что плохого втом, что человек выдает технику напрокат?

Люба всхлипнула, вытерла слезы салфеткой и машинальноскомкала ее.

– Вы знаете, что такое человек, который работает впрокате? Ему даже на территорию отельного пляжа заходить нельзя. Он сидит вдесяти метрах от шезлонгов, под тентом, а пройти эти десять метров не имеетправа. Его сразу же охрана выгонит, а потом и уволить могут. Он – пария, изгой.И все, кто хоть раз отдыхал в Турции, это прекрасно понимают.

– И в этом году… – начал подсказывать Селуянов.

– Да, я снова туда поехала. Мы были так счастливы! Мысобирались пожениться.

– И он бы приехал жить в Россию?

– Нет, я с детьми уехала бы к нему. Мы так решили.

– Любочка, – осторожно начал Зарубин, – несердитесь на меня за то, что я сейчас скажу. Обещайте, что не рассердитесь.

– Обещаю.

– У вас много денег?

– У меня? – Она удивилась вопросу, потому чтоожидала совсем другого продолжения разговора. – Много. Во-первых,последние восемь лет я очень хорошо зарабатываю. И во-вторых, отец моегомладшего мальчика перевел на мой счет в банке большую сумму. Чтобы ребенок могнормально расти и получил хорошее образование.

– Отец вашего мальчика состоятельный человек?

– Более чем. Он не просто состоятельный – он оченьбогатый человек. Только не требуйте, чтобы я назвала его имя.

– Что вы, что вы, – замахал руками Зарубин. –Нам это и не нужно. Скажите, вы знаете, что ваша сестра собирается начатьпроект с режиссером Островским?

– Да, конечно. А откуда вы знаете? – вдругиспугалась она. – Я дала слово Аните никому об этом не говорить. Онахочет, чтобы никто заранее ничего не узнал.

– Никто и не узнает, – пообещал Сергей. – Новедь такой проект стоит очень дорого. Разве у Аниты Станиславовны есть такиесредства?

– Нет. Но я пообещала ей помочь.

– В каких размерах?

– В больших. Я пообещала ей дать триста тысяч долларов.Такими средствами я располагаю.

– Просто подарить такую сумму? Невероятно! – неповерил Селуянов.

– Зачем же просто дарить? Мы с Анитой договорились, чтоона будет отдавать долг по мере поступления доходов. Фильм выйдет в прокат, егобудут покупать телеканалы. Конечно, может быть, она вернет не все деньги, но як этому готова. Она же моя сестра, а не чужой человек.

– Я это вот к чему веду, Любочка, – Зарубин вдругстал очень серьезным. – Триста тысяч долларов – это сумма весьмазначительная, особенно для безработного прокатчика. Не могло ли так получиться,что он узнал о вашем обещании дать деньги сестре и решил, что вы теперьостанетесь ни с чем, что у вас больше нет средств и, таким образом, вы ему большенеинтересны? Вам это приходило в голову?

– Приходило, – по лицу Любы текли слезы, но она ихне замечала. – И от этого мне было еще больнее. Разве я могла рассказатьтакое маме?

– Наверное, нет, – со вздохом согласилсяСергей. – А кому вы рассказывали о том, что собираетесь замуж за Джавада?

– Только Аните. Она умная и добрая, она не стала быменя осуждать. Она же маму простила, значит, и меня простила бы.

– И о том, что Джавад исчез, вы тоже ей рассказали?

– Нет.

– Почему?

– Мне было стыдно… Анита предупреждала меня, что онможет оказаться альфонсом, что ему нужны только мои деньги. А я таквозмущалась… Даже поссорилась с ней.

– Потом-то помирились? – с улыбкой спросилСелуянов.

– Конечно. Анита никогда не дуется, она все понимает.

– Хорошо, Любочка. Вы мне вот на этом листочке напишитевсе данные, телефоны, какие знаете, название отеля, где Джавад работал, япостараюсь что-нибудь придумать.

– Спасибо вам.

Она быстро написала имя и фамилию Джавада, название отеля,название города, где жила его семья, и номер мобильного телефона.

Минут через десять после ее ухода сыщики вышли из кафе.

– Все ездят в Турцию отдыхать, – мечтательнопроизнес Селуянов. – Вот ты, Серега, был там хоть раз?

– Не-а. А ты?

– И я не был. У меня как отпуск – так к родителям надачу, вкалывать, там работа никогда не кончается, все время что-то чинить надо,или полоть, или строить. А эти все по Турциям разъезжают.