Вдруг Василий Сталин переставил стул поближе к Мессингу, сел и, наклонившись, тихо спросил:

– Ну скажи, кто выиграет? Мои летуны или динамовцы?

– Не знаю… – пожал плечами Мессинг, глядя на поле.

– Как не знаешь? – удивился Сталин-младший. – А мне говорили, ты будущее запросто предсказываешь. Врали, да?

– Да нет… не совсем… – ответил Мессинг и вновь почувствовал на себе царапающий взгляд всемогущего начальника контрразведки.

Стоявший рядом с Абакумовым человек в светлом штатском костюме наклонился и стал что-то шептать ему. Абакумов вновь покосился в сторону Мессинга.

– Ну попробуй, угадай, товарищ Мессинг, – горячо зашептал Василий Сталин. – Очень хочется этим гадам шип в задницу вставить.

– Ваши… то есть ВВС, выиграют… – сказал Мессинг. – Три-один выиграют…

– Ну ты даешь, товарищ Мессинг! Ну если выиграют – ящик коньяку тебе ставлю!

И в это время бело-голубые забили второй гол в ворота красных. Снова стадион взорвался аплодисментами, одни болельщики вскочили со скамеек, размахивая руками. Другие удрученно скребли в затылках и даже плевались с досады.

Абакумов сидел с каменным лицом, потом вдруг опять покосился в сторону Мессинга, и тот встретился с ним глазами. Взгляд Абакумова не предвещал ничего хорошего.

А Василий Сталин налил себе еще коньяку, выпил и закурил папиросу. Он сидел радостный, глядя на поле и потирая руки…

Мессинг посмотрел на Осипа Ефремовича, который вел себя так, будто его разбил паралич – не шевелился, молчал, не пил и не ел от страха. Поймав взгляд Мессинга, он сразу поднялся. Василий Сталин немедленно отреагировал:

– Вы куда?

– Мы на минуту заехали. Нам пора. Работа, Василий Иосифович, – сказал Мессинг.

– Какая работа? Матч кончится – в «Асторию» поедем, отметим победу! Я вас с футболистами познакомлю! Геройские ребята! Повеселимся от души!

– Спасибо, Василий Иосифович, но у меня концерт. Я не имею права опаздывать ни на минуту – за опоздание на работу тюрьма, разве не знаете? – Мессинг поднялся из-за стола.

– Да знаю, знаю! – поморщился Василий Сталин. – Я скажу – вашему начальству позвонят, все будет нормально.

– К сожалению, зрителям, которые будут меня ждать, ваши люди позвонить не смогут.

– Ладно. Жаль. Ты мне понравился, товарищ Мессинг. Так три-один, говоришь?

– Три-один, – ответил Мессинг.

– Ладно, буду ждать третьего. – Василий встал, протянул руку. – Ну, будь здоров, Мессинг! Приходи! Когда ВВС играет, я всегда здесь! Слушай, а ты хоккей видел? – вдруг спохватился Василий Сталин.

– Н-нет… а что это? Тоже игра?

– Ну ты даешь, Мессинг! Прямо Ванек из брянского леса! Это такая захватывающая игра! Это… – он задумался, махнул рукой. – Ладно, не мешай смотреть! Будь здоров!

– До свидания. Увидимся в другой раз. – Мессинг пожал протянутую руку и не спеша направился из ложи.

В спину ему смотрел Абакумов…

Москва, лето 1944 года

Сталин медленно прохаживался вдоль длинного стола, за которым сидели маршалы Жуков, Рокоссовский и Конев и члены Государственного комитета обороны – Берия, Маленков, Ворошилов и другие.

– Тут Международный Красный Крест к нам обратился, – медленно говорил Сталин. – Они обеспокоены положением немецких военнопленных в наших лагерях… Положением наших военнопленных в немецких лагерях они не обеспокоены. Там, надо понимать, все очень хорошо, и наши военнопленные как сыр в масле катаются, а вот в наших лагерях немцам очень плохо…

Маршалы и члены ГКО заулыбались, глядя на Сталина.

– Я предлагаю провести этих пленных немцев по Москве. Они сюда так рвались… даже парад Гитлер назначил… Вот я предлагаю провести их по Москве. Пусть посмотрят столицу нашей Родины. И москвичи пусть посмотрят на этих… горе-победителей… И пусть наши операторы снимут всю эту.. процессию. И надо показать ее во всех городах Советского Союза… во всех деревнях. Пусть советские люди смотрят – это результат их героического труда… результат побед нашей героической Красной армии. Пусть все видят… Товарищ Берия, распорядитесь, чтобы среди пленных отобрали тех, кто участвовал в наступлении на Москву и был под Сталинградом… Пусть господа из Международного Красного Креста посмотрят, как выглядят эти пленные… Скажите им, что можно было бы и всех пленных прогнать через Москву, но боимся – это займет очень много времени… их теперь у нас миллионы… – Сталин остановился у стола, положил на него трубку. – Я полагаю, лучшего агитационного материала и придумать невозможно. Это сама жизнь…

Большая колонна пленных немцев, солдат и офицеров, медленно движется по залитым солнцем улицам Москвы. Конвойные – наши солдаты – идут по бокам колонны на расстоянии пяти-семи метров друг от друга. На тротуарах толпятся москвичи, в основном пожилые люди и старики, а также женщины средних лет и старше, угрюмые подростки, мальчишки и девчонки… Немцы бредут с опущенными головами, иногда поднимают взгляд… встречаются с глазами москвичей, стоящих вдоль тротуаров, и тут же поспешно опускают глаза… отводят в стороны… Москвичи молча смотрят…Ив конце этой бесконечной многотысячной колонны, следом за конвоем медленно едут две поливальные машины, и струи воды омывают асфальт, смывая нечистые следы оккупантов…

В этой толпе москвичей вместе со всеми стояли Мессинг и Аида Михайловна, а также почти вся концертная бригада Осипа Ефремовича. Светило яркое солнце, в синем-синем небе медленно плыли кучерявые белоснежные облака. Стояло жаркое лето 1944 года…

Мессинг смотрел на изможденные небритые лица солдат и офицеров, на рваные мундиры, разбитые сапоги, и в памяти, словно ураганным ветром, проносились совсем другие картины…

… Бесконечные ряды стальных германских шлемов, ряды начищенных сапог, печатающих шаг по мостовой… Свастика на знамени… Гитлер стоит на трибуне и благоговейно взирает на колыхающиеся шеренги проходящих перед ним солдат.

…Колонна немецких войск, входящая в Париж… немецкие танки с ревом въезжают под Триумфальную арку.

…Германские солдаты ломают шлагбаум на границе с Польшей… Горящие здания на улицах Варшавы… Немецкие танки и пехота движутся по дорогам Польши… Бредут колонны пленных поляков.

…Гитлер разговаривает с Мессингом… улыбается… и рядом стоит Геббельс и тоже улыбается.

…Цельмейстер и Лева Кобак бегут по улице… Они пытаются спастись, уже зная, что им не убежать. И отчаяние написано на лице обернувшегося Левы Кобака… предсмертное отчаяние… Мессинг ощущает ужас и боль, боль от сознания, что он ничем не может им помочь… Канарис с усмешкой смотрит на Мессинга, потом вынимает из кобуры пистолет и медленно, хладнокровно прицеливается. Нелепо взмахнув руками, Цельмейстер мешком плюхается на влажный блестящий асфальт… и следом гремят еще выстрелы, и падает сраженный Лева Кобак.