На фазенде Аталайа Эду вынужден был рыскать по плантациям в поисках Натариу, который вместе с полковником Боавентурой Андраде инспектировал посадки какао: дожди ставили цветение под угрозу, опасность не отступала. Мрачные полковник и капитан проклинали непогоду и горестно размышляли об убытках.

— Благословите, сеньор полковник! Благословите, отец! Мать послала меня сказать, что наводнение покончило с Большой Засадой. Там ужас что творится.

— С вашего позволения, полковник, я поеду туда и погляжу. Вернусь завтра, самое позднее — послезавтра.

Это было действительно страшно, как и сказал Эду. Зрелище разрывало сердце. Дожди шли на убыль, вода прекратила подниматься, но река была все еще бурной и разливалась по зарослям. Капитан, прежде чем оказаться в своем доме на холме, проехал через всю долину от края до края, и мул его шлепал копытами по воде. Капитан скакал по склонам холмов, где укрылась большая часть народа, останавливался, чтобы поговорить о том, как это было, выслушать жалобы, обращаясь к каждому по имени, благословляя детей. Он не сказал, что наводнение — это ерунда, и не сказал, что оно стало концом света. Капитан предпочел выслушать мысли о том, что нужно делать, когда сойдет вода, — ведь худшее было уже позади. Он прислушивался к мнениям и советам и даже обсуждал проекты новых построек и новых посевов:

— Ты уже подумал, где поставишь новую таманкарию,[98]друг Элой? А вы, сеу Амброзиу, думаете расширять посадки? — Они обсуждали детали, принимали решения. — Похоже, пришла пора завести в Большой Засаде приличный бордель, тебе не кажется, Рессу?

Рессу казалось.

Он созвал добровольцев, чтобы перенести тела Сау и сеу Сисеру Моуры, и осведомился о местонахождении Алтамиранду. Ему ответили, что сертанец вернулся на тот берег, на холм, где оставил скотину. Он взял с собой рападуру, кусок вяленого мяса, бутылку кашасы. Даш Дореш, спасенная в ту ночь Тисау и Фадулом, поблагодарила их, но вернулась вместе с мужем, не желая быть вдали от своего мужчины. Зайдя в лавку, капитан сказал Фадулу:

— Я поеду сообщу им.

— Хотите, я пойду с вами? — предложил помощь Фадул. — Это тяжелый груз. Алтамиранду не смирится.

— Лучше тебе, кум, остаться здесь и заняться погребением.

Ночью Натариу наконец вошел в дом и поздоровался со всеми присутствующими, а это было множество народа: от восьмидесятилетней сеньоры Леокадии до младенца Жасинты, которой еще и дня не исполнилось. Они окружили его со всех сторон. Зилда держала на руках сына Бернарды:

— Я возьму его на воспитание.

Кивком капитан выразил согласие: по дому носились, шаля и дурачась, мальчишки и девчонки, которых Зилда родила или усыновила. И у всех одно и то же лицо курибоки — сильная индейская кровь. Благословите, батюшка!

22

Тела поместили в гамаки и при свете факелов в сумерках отнесли прямо на кладбище. Не было подходящего места для трогательных, горестных поминок, где, попивая кашасу, присутствующие могли бы вспомнить о достоинствах почивших. Сау, красивая и умом поврежденная, была радостью селения — кто ж ее не любил?

Мальчишки бегали за ней с криками. Парни нагибали ее на перевернутой лодке, в кустах на мягком ложе из травы, на лесных полянах под бесстрастными взглядами ящериц. И не только молодые парни, зрелые мужчины тоже наслаждались ею, и именно их она любила больше всего. Это были бы воистину скорбные и довольно пикантные поминки, богатые на интриги и открытия: кто знает, может быть, посреди воспоминаний вперемежку с недомолвками всплыл бы на поверхность секрет, который окутывал девственность Сау, а точнее — ее потерю? Кто порвал ей целку, навлекая на себя гнев Божий? Точно ни один из этих трех жаждущих, но неловких и неумелых плутишек, — ни Аурелиу, ни Зинью, ни Дурвалину. Это было доподлинно известно. Кто же тогда? Педру Цыган, гармонист? Додо Перобу, дрессировщик птичек? Гиду? Балбину? Сеу Сисеру Моура со своим твердым воротничком и галстуком-бабочкой?

Сеу Сисеру Моура — нет! Он только воспользовался и насладился ею, когда она уже была распечатана. Много чего можно было рассказать и о сеу Сисеру, начиная с причин, объяснявших его прозвище: Доктор Перманганат, с его мании чистоты, с его любви к служанкам, с запаха бриллиантина, с пробора в волосах. Это был важный человек на тропинках долины Змеиной реки, скупщик какао, уполномоченный фирмы-экспортера. Кто заменит его, кто будет ездить с фазенды на фазенду, таская портфель с документами и приходно-расходную книгу? Будет ли новый скупщик какао дарить маленькие гравюры с изображениями святых — милосердные и всегда желанные презенты? Кто бы то ни был, он все равно не будет таким же накрахмаленным и таким же забавным, как сеу Сисеру Моура. Если проститутки удовлетворяли все его требования, он никогда не торговался и не спорил об оплате.

Как бы то ни было, по мнению знатоков — а таковых было много, — Сау утонула, пытаясь спасти сеу Сисеру, который плавать не умел и купался на мелководье, в Дамском биде. В отчаянии он вцепился в дурочку, парализовав ее движения, обвив и сжав шею. Никто не захотел обсуждать случившееся — раз уже нет буйных поминок, то лучше забыть.

Алтамиранду и Даш Дореш тащили гамак с телом дочери. Капитан и Фадул несли хлипкое тело сеу Сисеру Моуры, в ботинках и плаще, с открытыми и закатившимися глазами. В процессии были почти все: Жозе душ Сантуш и сиа Клара, семья Амброзиу и клан из Эштансии — весь, за исключением сеньоры Леокадии, которая кладбища не любила. С холмов, где они нашли убежище, спустились жители Ослиной дороги и толпа проституток. Меренсия три раза осенила себя крестом и помолилась Отцу Небесному. И вот еще одна загадка: кому удалось вырвать целый, нетронутый небесно-голубой цветок из кучи водяных лилий и вложить в руку Сау?

Расположенное на склоне, кладбище не пострадало от наводнения и осталось невредимым. Между могилами пышно цвели дынные деревья, банановые пальмы, кажуэйру, питангейра — дикий фруктовый сад, праздник цвета, богатство ароматов. Переходя от могилы к могиле, можно было рассказать всю историю Большой Засады, начиная с далеких, туманных истоков, затерянных среди легенд и домыслов, завершая совсем недавнего катастрофического наводнения.

23

Наводнение продлилось более тридцати часов. Агония продолжалась до тех пор, пока на вторую ночь дожди не стали прерывистыми и вода не начала спадать, медленно возвращаясь в русло реки. Скаредное солнце осветило покрытую грязью землю, и опустошение стало явным, обнаженным и неприкрытым.

По обоим берегам реки — разрушение и запустение: плантации затоплены, посадки уничтожены, скотина истреблена. В селении осталось совсем немного домов из кирпича, камня и извести, полдюжины бараков из кирпича-сырца, загон для скота, гончарная печь, кузница, магазин Турка и особняк капитана на холме. На Жабьей отмели устоял только деревянный домик Короки и Бернарды.

Фазендам, плантациям какао, особенно тем, что находились вблизи реки, наводнение нанесло ужасный урон — впрочем, меньший, чем ожидалось, будто река, следуя прочной традиции земли грапиуна, предпочла нанести удар и разрушить человеческие жилища и пожалела какао.